Избранные произведения в двух томах. Том 2

— Да ведь это Маруська, — сказала Верочка, проводив взглядом мышь. И засмеялась.

— Почему… Маруська? — удивился Николай.

— Так. Ее Маруськой зовут, — объяснила Верочка и опять засмеялась.

«Доброе у нее все-таки сердце», — решил Николай, обласканный этим смехом. Но не преминул сделать суровое замечание:

— Мышей выводить надо. От них зараза. Заболеть можно… И клопы у вас имеются.

— Да, есть немножко, — согласилась Верочка. — Так ведь мы их не нарочно завели. Они сами собой завелись. Это всегда так: новый дом, квартира новая, никто еще в ней не жил — а через месяц уже и клопы, и всякие тараканы ходят, и мышки бегают… Они ведь сами собой заводятся — возле людей.

— Нет, — решительно возразил Николай. — Сами собой они не заводятся. Это будет против… дарвинизма. Они никак не могут сами собой завестись. Их со старых квартир привозят. Переезжают, например, в новую квартиру, в новый дом — и вместо с барахлом, с разными сундуками и перинами везут со старой квартиры клопов. И тараканов.

— И мышей? — съязвила Верочка.

— Нет, мыши сами идут, следом. Они — мыши и всякие крысы — знаешь, какие хитрые? Они очень хитрые. Они всегда чуют, где люди живут… Можно город за сто верст построить от другого города. А мыши все равно туда придут. Следом.

Николай в этом вопросе хорошо разбирался. Все-таки не первый дом он строит в своей жизни. Не первый город.

Но чтобы Верочка не обиделась на все эти высказывания, он добавил:

— А бывает, что все это — от соседей… От соседей прибегает.

— От соседей?..

Верочка положила кухонный нож поперек незакрытой кастрюли, отошла от плиты. Догадка промелькнула на ее лице.

— Знаешь, Коля, — сказала она. — А может быть, Леша у соседей сидит? Может быть, он у них задержался? Он ведь не знает, что ты приехал… Он, должно быть, у Волосатовых сидит. У десятника Волосатова, напротив дом. Они сейчас вместе работают. И часто вместо сидят.

— Я могу сбегать, — предложил Коля Бабушкин. — Лешка ведь и вправду не знает, что я приехал… Сбегать-то недолго, если дом напротив.

— Да, — подтвердила Верочка, — напротив. Ты сбегай, если тебе это не трудно.

Чего же тут трудного? Особенно если дом напротив. Николай даже одеваться не стал — он даже не стал надевать свою оленью куртку. Только длинноухую шапку нахлобучил на голову, шарфом обмотал шею: мороз на улице. Сорок градусов.

Нужно Лешку домой позвать. А то запропал парень.

Что он первое увидел на квартире Волосатовых — елку увидел. Он еще и Лешку увидеть не успел. И самого хозяина не успел разглядеть как следует. И саму хозяйку — Волосатиху — он еще не успел как следует разглядеть. А елку увидел сразу. Она ему как-то сразу бросилась в глаза. Это не елка была, а ужасное страшилище. Вроде мертвого скелета. Вроде того научного скелета, который у них стоял в кабинете естествознания, когда Николай еще учился в школе и они там изучали по этому скелету устройство человека. У того скелета кости были друг к дружке прикручены проволокой, чтобы они не рассыпались. И Николай во время уроков, глядя на этот скелет, все как-то не мог поверить, что он — настоящий, что он не из пластмассы вылепленный, а самый настоящий человеческий скелет. Что это учебное пособие когда-то ходило, бегало, прыгало, рассуждало на всякие темы, что его даже как-то звали и у него была соответствующая фамилия… А там отпрыгал свое, набегался, дорассуждался, и уже по нему молодая поросль изучает естественные науки. Всему свое время.

Так вот елка, которую Николай увидел на квартире Волосатовых, очень ему напомнила школьный скелет. От этой елки остался один остов: голая сухая палка, и от палки во все стороны торчат голые сучья. Ни одной зеленой иголочки не осталось на этих шершавых сучьях — сухое, выцветшее иголье устилало пол вокруг елки, все иголки осыпались на пол. Елка просматривалась насквозь, и на голых сучьях, будто в издевку, висели тяжелые стеклянные шары, фольговые звезды, тянулась канитель — будто паутина. Черт знает что, а не елка… Должно быть, эта елка стояла здесь, в комнате, уже недели две, а то и три. В жарко натопленной комнате. И осыпалась день за днем.

Посредине комнаты — накрытый стол. Ели тут и пили. Уж насколько радует глаз вид накрытого стола, за который еще не садились, за который только собираются сесть, — настолько же безобразен и даже отвратителен вид стола, за которым сидят давно, едят и пьют, а где пьют — там и льют, а где курят — там и пепел на скатерть сыплют, и окурки тычут прямо в тарелки, и уже от селедки остались голова да хвост, и картошка засохла, посинела, и соленые грузди расползлись по ниточке в жиже, и кусочки сыра покоробились, прогнулись, изошли слезой…

Уж на что голоден был Николай Бабушкин (с утра ведь ничего не ел), а весь этот неопрятный, загаженный стол, все эти измазанные тарелки, вся эта недожратая закуска вызвали у него отвращение. Ему даже как-то не хотелось смотреть на этот стол, за которым едят и пьют.

— Штрафную ему! — заорал Лешка Ведмедь, как только Николай появился в комнате.