Избранные произведения в двух томах. Том 2

Из других комнат прибежали генеральша и племянница.

— Посмотрите, милые мои, посмотрите!.. — воскликнул Николай Николаевич, показывая торжественно на меня. — Вот достойный ученик мой! Он написал превосходную записку!

И он торжественно облобызал меня, а «херувим» и «дружочек» в свою очередь пожимали мне руки. Спектакль вышел очень интересный.

Когда мы остались опять вдвоем с Николаем Николаевичем («херувим» и «дружочек» после приветствий ушли поправлять вечные корректуры), я приступил к объяснению и сказал, что рассчитываю на его обещание помочь мне устроиться.

— Я думал о вас, много думал, Петр Антонович. И только на днях говорил с Рязановым о вас. Подождите недельку-другую, и мы обладим ваше дело. Только, смотрите, не забывайте своего учителя. Я к вам еще буду обращаться за помощью. Мы с вами дел наделаем.

Я поблагодарил, больше не настаивал и принялся за работу. Через неделю, когда я пришел к Николаю Николаевичу, он поразил меня своим необыкновенно торжественным видом.

— Ну, батюшка, — встретил он меня, — я вам всегда говорил, что поговорка русская верна: за богом молитва, а за царем служба не пропадет. Вы потрудились, и я считаю долгом вознаградить вас.

И с этими словами он мне вручил двести рублей.

Я поблагодарил Николая Николаевича.

— А насчет службы потерпите. Что вы думаете делать летом?

— Я совершенно свободен.

— Мы едем сперва в деревню, а потом в Крым… Это время я отдыхаю… Вас надо на лето пристроить… Я поговорю с Рязановым… Кстати, на лето им нужен учитель… Вы можете заниматься с мальчиком?

— Могу.

— И отлично. А с Рязановым вы сойдетесь, и он вас поближе узнает… Рязанов на виду, и быть около него вам не мешает…

— Я очень бы желал!..

— И я желаю… Вы человек способный, и вам надо выйти в люди… Нынче порядочные молодые люди так редки!

Мы расстались большими приятелями… Я, признаться, недоумевал, как это Николай Николаевич выдал мне относительно большой куш, и через год уже узнал, что за мою записку Николай Николаевич получил от лиц, желавших хлопотать о среднеазиатской дороге, пять тысяч рублей… Щедрость его, таким образом, стала мне понятна…

Когда я узнал об этом, то, разумеется, стал писать записки без посредства комиссионеров… Но об этом в свое время…

X

Признаюсь, у меня крепко билось сердце, когда я в урочный свой час поднимался по лестнице в квартиру старухи в первый раз после двухнедельного отсутствия.

Как меня встретит Екатерина Александровна?.. Сердится ли она или поняла, что имеет дело с человеком, который не позволит себе наступить на ногу?.. А быть может, она раскаялась и горячо сожалеет о своем поступке…

Я прошел в залу, пока старик лакей докладывал о моем прибытии. Через минуту меня позвали в будуар.

Я вошел и поклонился. Старуха, по обыкновению, кивнула головой. Она показалась мне в тот день совсем больной… Марья Васильевна то и дело подносила ей флакон с солью.

— Поправился? — тихо проговорила старуха, когда я сел на свое место.

— Поправился…

— В больнице лежали?..

— Дома…

— Читайте, да только, пожалуйста, потише… Что там у вас есть?..

— «Русская старина»… «Вестник Европы»… Письма архимандрита Фотия… Проповеди Филарета… «Фрегат „Паллада“»…

— Довольно, довольно… Читайте-ка Филарета…

Я начал читать проповеди…

— Ах, как вы сегодня читаете!.. Ничего не слышно…

Я стал читать громче.

— Да нельзя так, молодой человек (с некоторых пор она перестала называть меня мосьё Пьером), или вы смеетесь над больной старухой?.. Вы слишком громко читаете…

Я понизил голос…

— Оставьте пока Филарета в покое… — опять закапризничала старуха. — Давайте что-нибудь полегче…

Я развернул наудачу «Вестник Европы». Смотрю: рассказ Золя.

— Угодно вам прослушать новый рассказ Золя?..

Она мотнула головой, и я начал…

Рассказ был несколько скабрезен, но старушка внимательно слушала… Я читал так с четверть часа. Тем временем Марья Васильевна, по обыкновению, ушла из комнаты… Прошло еще с полчаса… Я взглянул на старуху… Она моргала глазами… Я стал читать тише… Вижу, она дремлет… В комнате тишина. Свет от свечей чуть-чуть освещал дряхлое, старческое лицо… Я опять взглянул… глаз было не видно, а рот полураскрыт… Нижняя губа совсем отвисла… Безобразное лицо! Я опустил глаза на книгу.

Я замолчал и взглянул опять на старуху… Она не шевелилась. В комнате было совсем тихо и полутемно… Мне стало вдруг страшно… Я снова начал читать, сперва тихо, потом громче и громче; взглянул опять на старуху, она все-таки не шевелилась…

«Уж не умерла ли она? — подумал я, продолжая чтение… — Ведь вот лежит теперь, быть может, мертвая, а ты все читай… читай до девяти часов… Хоть бы кто-нибудь пришел сюда…»

Прошло еще с четверть часа… Никто не приходил, а она все не открывала глаз…

Мне сделалось жутко… Я опять перестал читать и тихонько вышел в гостиную. Там никого не было. Я прислушался, не раздастся ли где голоса… Везде тишина… Марья Васильевна, очевидно, ушла в дальние комнаты… Я снова вернулся в будуар, взглянул в лицо старухи, и показалось мне, будто она в самом деле мертвая…