Избранные произведения в двух томах. Том 2

Вдруг эта странная девушка горячо обняла меня и, вся вздрагивая, прошептала, наклоняясь над моим ухом:

— Милый мой… дорогой Петя, не поезжай туда!.. Ради бога, не поезжай!..

— Что с тобой, Лена?.. Отчего это мне не ехать?..

— Другому я бы посоветовала туда ехать, а тебе — нет. Ты не сердись, я говорить не умею… Ты… ты сам станешь нехорошим… Ты совсем испортишься… Ты совсем перестанешь любить людей…

Она говорила прерывисто и так жадно смотрела мне в глаза.

— Я тебя, Лена, не понимаю…

— Ах, нет… Ты понимаешь… Я и сама, впрочем, не понимаю… Я больше чувствую это… Петя, родной мой! Разве тебя не мучит ничто другое?.. Неужели тебе только и заботы, что о себе, как бы тебе получше жить?.. А о других ты никогда разве и не думал?.. Разве тебе не жаль других, и ради их неужели ты не позабыл бы себя?.. А ведь тот идеал порядочного человека, про который ты говорил — помнишь? — тот идеал не ведет к добру… Петя… Петя… вспомни покойного отца… вспомни, чему он нас учил…

Она вдруг зарыдала и, припав к руке моей, обливала ее слезами.

— Лена… Леночка… Да что с тобой? Ты какая-то экзальтированная… Чего ты желаешь?.. В монахи, что ли, идти мне?..

— Ах, лучше в монахи, если есть вера… А то ты только и веришь в деньги… Сгубишь ты себя…

— Но ведь я для вас же хлопочу… Разве так хорошо жить?..

— Не то… не то… Ах, ты не то говоришь, Петя… слишком много заботишься о себе… Ты себя очень любишь.

Я старался успокоить Лену, объяснял, что я ничего нечестного не сделаю, но что я только хочу быть человеком.

Но она не успокоилась после моих слов и что-то пыталась мне объяснить, но вместо объяснений она говорила какие-то горячие слова о том, как надо жить по правде… Говоря о своей правде, она вся вздрагивала… Видно, бедную странники совсем сбили с толку.

Я с сожалением слушал ее порывистые речи и доказывал ей, что глупо с ее стороны так волноваться из-за того, что я еду в Петербург. Разумеется, я постараюсь получить место, постараюсь пробить себе дорогу и не пресмыкаться, как теперь…

— Того я и боюсь, Петя, что ты успеешь… Ты упорен… у тебя характер есть…

Больше она ничего не говорила… Заладила одно, что боится за меня, что я людей забуду и какую-то «правду» забуду…

— Ты, Леночка, ребенок и ничего не понимаешь… Мечтательница ты… а я… жить хочу…

— Но разве твоя жизнь — жизнь?

— Ну, довольно об этом, Лена.

— И ты едешь?

— Еще бы!

— Да спасет тебя бог! — проговорила она как-то порывисто, обняла меня и тихо, понурив голову, вышла из комнаты.

Глупая эта сцена, однако, смутила меня, и я долго ворочался в постеле… Долго не мог заснуть… Все мне мерещилась белокурая Леночкина головка, ее возбужденные глаза и ее порывистые речи…

Как же жить-то? Она искала выхода по-своему, я по-своему. Пусть же нас рассудит жизнь!.. А волноваться, как она, из-за пустяков я не мог же в самом деле… Страдать за других, когда я страдал за самого себя, за маменьку и за сестру!.. Да с какой стати?.. И наконец, все это одни глупости… Жить надо!.. Надо жить!

В этом всё!.. Когда я себя устрою, тогда не забуду и о других… Но прежде всего о себе… Чем же я виноват, что я себя люблю?.. Да, люблю и возненавижу тех, кто помешает мне добиться своего счастья…

Так размышлял я в те поры, и когда стал засыпать, то ясно слышал, как на соседней церкви пробило пять часов…

На другой день я отправился к мировому судье и объявил ему, что оставляю место…

Он удивился такой новости.

— Уж не выиграли ли двести тысяч? — пошутил он.

— Нет, еду в Петербург.

— Без места?

— Без места… Попытать счастья…

— Ну, дай вам бог успеха… Вы способный молодой человек…

Сдача дел была недолга. Дела у меня были в порядке.

Через два дня я простился с маменькой и сестрой. Обе они горько плакали, только каждая из разных побуждений: мать просто жалела меня, а сестра хоронила меня.

III

Признаюсь, когда через трое суток я приехал в Петербург и в тот же день стал бродить по улицам большого города, в котором у меня не было ни одной души знакомых, какая-то тоска одиночества сжала мое сердце. Скоро, впрочем, это прошло, и не без гордости ходил я по улицам большого города. Оживление возбуждало мои нервы… Я взглядывал на роскошные дома, останавливался перед магазинами, с любопытством глядел на изящные экипажи, на лошадей, щегольски разодетых мужчин и дам. Мне нравились эта суета и этот блеск большого города. Дамы казались какими-то красавицами, а мужчины такими ловкими и изящными.

Однако я время от времени щупал бумажник. Рассказы о петербургских мошенниках, слышанные мною на железной дороге, произвели на меня впечатление, и я со страхом думал, что было бы со мной в этом большом городе, если бы я вдруг очутился в нем без гроша денег? Но бумажник был на месте, и я снова бродил, и снова останавливался, и жадно разглядывал красивые, изящные вещи, выставленные в магазинах.