Избранные произведения в двух томах (том первый)

– А вы не думали обратиться с вашим портретом в криминалистическую лабораторию? Это лаборатория Института права Академии наук, и находится она рядом с нами, на улице Фрунзе, десять. Вообще говоря, там расследуют улики преступлений, но вот я недавно носила к ним одну книгу с зачеркнутой надписью: предполагалось, что эта надпись сделана рукой Ломоносова. И знаете, никто не мог разобрать, что там написано, и рентген ничего не помог, а в этой лаборатории надпись сфотографировали под ультрафиолетовыми лучами и прочли. И выяснили, что это не Ломоносов! Я присутствовала, когда ее просвечивали, и уверилась, что ультрафиолетовые лучи – просто чудо какое-то! Все видно как на ладошке…

В тот же день мы с Татьяной Алексеевной, взяв портрет, отправились на улицу Фрунзе.

Когда в Институте права мы развернули портрет перед сотрудниками лаборатории и объяснили, в чем дело, все оживились, начали задавать вопросы, внимательно вглядываться в Лермонтова. Это понятно: каждому хочется знать, каков он был в жизни, дополнить новой чертой его облик. Поэтому все так охотно, с готовностью, от души вызываются помочь, когда речь идет о новом портрете Лермонтова.

В комнате, куда привели нас, портрет положили на столик с укрепленной над ним лампой вроде кварцевой, какие бывают в госпиталях и в больницах. Но через ее светофильтры проходят одни только ультрафиолетовые лучи.

Задвинули плотно шторы, включили рубильник. Портрет засветился, словно в лиловом тумане. Краски потухли, исчезли тени, и вижу: уже не произведение искусства лежит предо мною, а грубо размалеванный холст. Бьют в глаза изъяны и шероховатости грунта. Проступили незаметные раньше трещины, царапины, след от удара гвоздем, рваная рана, зашитая Слоевым…

– Это вам не рентген,- замечает Татьяна Алексеевна шепотом.

– Вижу,- отвечаю я ей.

– А полосы видите под шинелью?

– Вижу.

– Под сюртуком и впрямь что-то просвечивает,- говорит Татьяна Алексеевна вполголоса.

– По-моему, не просвечивает.

– Вы слепой! Неужели не видите? Пониже воротника безусловно просвечивает.

– Нет, не просвечивает.

– Да ну вас!- Татьяна Алексеевна сердится.- Неужели же вам не кажется, что там нарисован другой мундир?

– К сожалению, не кажется.

– Мне уже тоже не кажется! – со вздохом соглашается Татьяна Алексеевна.

Работники лаборатории разглядывают каждый сантиметр холста, поворачивают портрет, делятся мнениями.

– Как ни жаль,- говорят,- а существенных изменений или каких-нибудь незаметных для глаза надписей на полотне этим способом обнаружить не удается, и мундира там тоже нету. Видны только какие-то небольшие поправки.

– Ничего у него там нет,- соглашается Татьяна Алексеевна и с гордостью добавляет: – Предупреждала я вас, что все будет видно как на ладошке! Прямо замечательные лучи!

А криминалисты смеются:

– Есть еще инфракрасные…

ГЛАЗА ХУДОЖНИКА

Написанное карандашом письмо при помощи инфракрасных лучей можно прочесть, не раскрывая конверта. Это потому, что бумага для инфракрасных лучей полупрозрачна. А сквозь карандаш они не проходят. Документ, залитый кровью или чернилами, в свете инфракрасных лучей читается совершенно свободно, потому что лучи проходят сквозь кровь и чернила и натыкаются на типографскую краску. Благодаря этому свойству самые ловкие махинации – подделки, подчистки, поправки на деловых бумагах, на облигациях, в денежных ведомостях – инфракрасные лучи, можно сказать, видят почти насквозь.

Если бы в составе красок, которыми написан портрет, оказались краски, не прозрачные для инфракрасных лучей, то тайна мундира была бы раскрыта.

Портрет сфотографировали в инфракрасных лучах и с лицевой стороны, и с обратной.

Но и этим способом ничего невидимого так и не увидали.

Не оправдались мои расчеты! А между тем, кажется мне, способ доказать, что это лермонтовский портрет, один: обнаружить у него другой мундир под этим мундиром.

«Э,- думаю,- лучи лучами, а это – искусство. Здесь нужен живой человек. Посоветуюсь с Кориным. Это художник замечательного таланта, тончайшего вкуса, глаз у него острый. Поможет!»

Позвонил ему, попросил зайти в Литературный музей.

Встретились. Привел его к портрету.

– Вот, – говорю, – Павел Дмитриевич, хочу услышать ваше мнение: может ли тут оказаться под мундиром другой мундир или нет? Ни рентген, ни ультрафиолетовые лучи, ни лучи инфракрасные ничего не показывают.

– А что вы хотите узнать? – тихим голосом и неторопливо спрашивает Корин.

– Хочу установить, кто изображен на портрете.

– Так, мне кажется, это довольно ясно: Лермонтов, очевидно?

– Позвольте, как вы узнали?

– По лицу узнаю: похож! А по-вашему, кто это?

– И по-моему, тоже Лермонтов.

– Так в чем же дело?

– Дело в том, что у меня нет доказательств.

– Как же нет! Главное доказательство – сходство.

– Но ведь сходство – не документ!

– Так вы же не спрашиваете документы у своих знакомых, прежде чем поздороваться с ними,- так узнаете! – улыбается Корин.

– Верно! Но согласитесь, Павел Дмитриевич,- отвечаю,- сходство можно оспаривать. Есть люди, которые с вами и со мной не согласны. Считают, что не похож.