Избранные произведения в одном томе

— Когда в 1956 году я приехал в Бордо, то у меня уже были написаны три или четыре романа. Как-то раз один химик случайно узнал, что я и есть Франсис Карсак. И тут же мне признался, что написал продолжение «Робинзонов космоса». Он дал мне почитать роман — великолепная, скажу вам, вещь! История начинается через семьдесят лет после окончания моей…

Затем, без какого-либо перехода, он подхватывает нить разговора:

— Что касается моих любимых художников, то среди них нет ни одного, кто рисовал бы «странное»: в этой области искусства у меня крайне классические взгляды! Из числа тех, в чьем творчестве имеются фантастические мотивы, полагаю, разве что Гойя «мог бы». Но он не обладает талантом Микеланджело.

— Что вы думаете о фанзинах?

— Я мало их получаю, и мне некогда их читать. Но я знаю, что они являют собой нечто великолепное — «испытательный стенд», если можно так выразиться. Именно в фанзинах впервые публиковались некоторые знаменитые американские фантасты.

— А как вам «Фиксьон»?

— Мне не нравятся его обложки! Данный журнал мне не особенно интересен: лучшие рассказы в нем — это американские тексты, почти все из которых я уже читал прежде в оригинале. Что до французов, то они проявляют не слишком много усилий для того, чтобы написать что-нибудь действительно стоящее. Хеннеберг был талантлив, но допускал крайне серьезные промашки: написал, к примеру, что Землю видно на расстоянии в пятьдесят световых лет! Не менее талантлив и Жерар Клейн, но он меня раздражает — старается подражать Брэдбери, до которого ему далеко!

Вскоре Франсис Карсак переходит в долгую и крайне яростную атаку на «Планету», журнал, который он безмерно ненавидит: в нем полно, по его словам, лживой пропаганды. Распаляясь все больше и больше, он дает мне почитать статьи с критикой в адрес «Планеты», написанные Повелем и Бержье. На добрые полчаса разговор уходит в сторону, оставаясь, тем не менее, весьма захватывающим! В конечном счете я у него спрашиваю:

— А что вы скажете об обычной фантастике? Нравится ли она вам в той же мере, что и фантастика научная?

— Фантастика мне нравится, но она не терпит посредственности. Особенно меня привлекают истории о соглашениях с Дьяволом… Истории о вампирах? Не могу в них поверить, как-то не получается у меня «сыграть в эту игру». К тому же в научной фантастике я уже прочертил определенные границы. Но я люблю сказки о феях.

— В своих романах вы нередко касаетесь вопроса религии? Вы верующий?

— Вот мне нет веры, но я не отрицаю возможность существования какого-либо Бога.

— Мог ли бы герой романа «Наша родина — космос» вновь обрести умиротворение, продлив свое пребывание у паломников?

— Этот роман — во многом этнографический. В самом начале истории его главный герой — «добрый фашист». Затем он попадает в мир анархистов, в котором не имеет корней. Что же до его интеграции в общество паломников, то он этого и не хочет, и не может. Примерно с такой же проблемой, вероятно, сталкивались и некоторые честные нацисты.

— Не являются ли некоторые из ваших персонажей — в большей или меньшей степени — автопортретичными?

— Когда ты автор, то всегда выводишь себя на сцену — не таким, какой ты есть, а таким, каким хотел бы быть. Нередко для своих персонажей я заимствую те или иные черты характера у друзей. К примеру, васк из романа «Этот мир — наш» «срисован» мною с одного из моих коллег, баска по национальности и сторонника примитивизма.

— Однако же в своих книгах вы, по-моему, не очень-то соглашаетесь с примитивистами?

— Современная цивилизация подавляет человека, это реальный факт. Тем не менее, как это ни печально, мы не в силах создать машину времени и вернуться назад. Стало быть, следует, напротив, идти еще дальше. Этот путь будет долгим и трудным. Возможно даже, мы придем к неизбежной катастрофе, если не решимся ограничить численность населения, так как невозможно воспитать всех жителей земного шара. Сейчас же людям недостает культурности в той же мере, что и риса, к примеру.

— А что вы думаете о такой цивилизации, как американская?

— Это потерянная цивилизация. Беда в том, что она тянет за собой весь мир. Машина полезна лишь тогда, когда вы не позволяете ей поглотить себя. Вот у меня тут есть радио — я слушаю по нему исключительно новости. И я пока что так и не решился установить у себя телевизор. Я сторонник любой машины, но лишь тогда, когда она является для вас инструментом, орудием, но не божеством. Я против бесполезных гаджетов — я согласен на холодильник и стиральную машину, но это не значит, что я не в состоянии открыть бутылку без электрического штопора! Подобные гаджеты смешны и унизительны. Да, машина опасна; она может освободить человека, но может также и поработить его. Поверьте, настоящие ученые плевать хотели на скоростные самолеты и прочие ненужности. Возможно, «Конкорд» и является величайшим техническим достижением, но я вполне могу обойтись и без него.

— Заканчивая беседу — что вы думаете о критиках, которые обычно встречали ваши книги с неподдельным восторгом?