Избранные произведения в одном томе

Все эти мелочи не давали ей покоя. Джоан, никогда в жизни не переживавшая сильного физического страха, боялась лишь одного — грязных, разъедающих душу эмоций нищих духом. Злоба, зависть, неприязнь, подлые оскорбления мелочных и тупоумных людишек — вот что могло причинить ей боль, даже если она сама не подвергалась оскорблениям, а лишь присутствовала при унижении другого. Джоан еще недостаточно созрела и не успела вооружиться равнодушием к мнениям людей недостойных.

После лета, проведенного в обществе свободных людей, инцидент с пьяной парочкой привел Джоан в смятение. Соприкосновение с ними как будто испачкало ее. Даже хуже: она почувствовала себя лишней, чужой в чужой стране.

Она проснулась среди ночи от мучительного чувства одиночества. Джоан остро ощущала присутствие более чем трехмиллионного населения, и в то же время ей казалось, что ее окружают лишь злобные, завистливые твари, жаждущие утащить ее в свою низменную клоаку. Эта атака на ее дух, попытка уничтожить святая святых ее внутреннего мира, обрела почти осязаемую форму, как будто нечто, деловито сопя, вгрызалось в ее разум.

В ужасе Джоан позвала Бена и Фила. И не получила ответа: ее сознание не находило их.

Мерзкое нечто, угрожавшее ей, почувствовало ее неудачу, Джоан ощутила, как оно ухмыльнулось. В панике она позвала Старейшего.

Ответа не было. На сей раз агрессор заговорил:

— Там тоже закрыто.

Истерический ужас охватил ее, вся внутренняя защита рухнула. И тут ею овладел некий более сильный разум; спокойная мягкая его доброта обволокла девушку, ограждая от вползавшего в нее зла.

— Линь! — воскликнула она, — Мастер Линь!

И разрыдалась с облегчением.

Джоан почувствовала успокаивающую веселость его улыбки; разум китайца протянул свои нежные ладони и снял напряженность и страх. В конце концов она уснула.

Разум Линя не покидал ее всю ночь и беседовал с ней, пока она не проснулась.

Коуберн и Хаксли озабоченно выслушали рассказ Джоан.

— Все ясно, — решил Фил, — Мы были слишком беззаботны. Отныне будем поддерживать связь круглосуточно, во сне и наяву. Кстати, я тоже плохо провел ночь, хотя и не так ужасно, как Джоан.

— И я, Фил. Что было с тобой?

— Да ничего особенного, только постоянно снились кошмары, и в них я все больше разуверялся в том, чему научился на Шасте. А что снилось тебе?

— Почти то же самое. Всю ночь оперировал, и все мои больные умирали на столе. Не слишком-то приятно… Но случилось еще кое-что, и уже не во сне. Ты ведь знаешь, я пользуюсь старомодной опасной бритвой. Утром, как обычно, я начал бриться — и вдруг бритва выпрыгнула у меня из руки и здорово порезала горло. Видишь? Царапина еще не зажила. — И он показал на тонкую красную линию, проходившую наискось по правой стороне шеи.

— Господи, Бен! — вскрикнула Джоан. — Ты ведь мог зарезаться насмерть!

— Вот и я так же подумал, — сухо согласился он.

— Знаете, ребятки, — медленно проговорил Фил, — все это не случайно…

— Эй, вы, открывайте!

Приказ прозвучал из-за двери. Все трое дружно направили чувство прямого восприятия через прочную дубовую дверь и осмотрели говорившего. Гражданская одежда не способна была скрыть профессию верзилы, стоявшего за дверью, даже если бы они не разглядели золотистую бляху полицейского у него на пиджаке. Рядом стоял еще один человек, поменьше ростом и тоже без формы.

Бен открыл дверь и спокойно спросил:

— Чего вы хотите?

Верзила попытался войти. Коуберн не пошевелился.

— Я спросил, чего вы хотите.

— Умничаешь, да? Я из полицейского управления. Это ты Хаксли?

— Нет.

— Коуберн?

Бен кивнул.

— Отлично. А вот этот тип за тобой — Хаксли? Вы что, дома вообще не бываете? Всю ночь здесь провели?

— Нет, — ледяным тоном ответил Коуберн. — Впрочем, это не ваше дело.

— Это уж мне решать. Мне нужно с вами обоими поговорить. Я из отдела по борьбе с мошенничеством. Что за фокусы вы показывали вчера газетчикам?

— То, что мы показывали, вовсе не фокусы. Приходите сегодня в полдень на Першинг-сквер и увидите.

— Представление на Першинг-сквер отменяется.

— Почему?

— Приказ комиссии по паркам.

— Кем он утвержден?

— Чего?

— Назовите мне акт или указ, запрещающий гражданам использовать общественное место, не нарушая порядка. Кстати, кто это с вами?

Низкорослый представился:

— Я Фергюсон, из прокуратуры федерального судебного округа. Ваш приятель Хаксли обвиняется в злостной клевете. Вы двое будете свидетелями.

Взгляд Бена стал еще более холодным.

— А есть ли у кого-либо из вас, — спросил он чуть презрительно, — ордер на арест?

Полицейские переглянулись, но ничего не ответили.

— Тогда вряд ли целесообразно продолжать наш разговор, не так ли? — сказал Бен и закрыл дверь у них перед носом. Затем повернулся к друзьям и усмехнулся: — Ну, с этими покончено. Посмотрим, что в газетах.

Они нашли только одну статью. Там ничего не говорилось о предполагавшейся демонстрации, зато сообщалось, что доктор Бринкли выдвинул против Фила иск по обвинению в клевете.

— Впервые вижу, чтобы четыре городские газеты отказались от сенсационного материала, — заметил Бен. — Что ты будешь делать с иском Бринкли?