Избранные произведения в одном томе

— Имени я назвать тебе не могу, а сам ты никогда его не узнаешь.

— Но ведь это полный абсурд! Речь идет об инциденте, произошедшем пять лет назад!

— Это не важно. Факт остается фактом.

— Если я ни с того ни с сего подам в отставку, то люди, которые не считают меня гомосексуалистом, придут к выводу, будто я личность по крайней мере сомнительная и не внушающая доверия.

— Повторяю, наверху согласились не поднимать никакой шумихи.

— Но такие дела не обходятся без утечек.

— Что-то, пожалуй, и выплывет, — неохотно признал консул. — Думаю, разумнее всего будет, если ты как можно быстрее вернешься в Штаты и год-другой поживешь в глуши, где тебя никто не знает. Глядишь, все и затихнет.

— А что мне мешает обратиться за помощью к тем, с кем я все эти годы работал, и попросить у них письменный отзыв о результатах мой работы? Почему этим подметным письмам не противопоставить трезвую и взвешенную оценку моих деловых качеств?

— Никаких подметных писем не существует, Джон.

— И тем не менее. Если появятся положительные отзывы, многие из которых будут подписаны весьма влиятельными фигурами в правительстве…

— То это не принесет тебе пользы.

— Пусть так. Но я готов рискнуть. Ты напишешь мне такую бумагу?

— Нет, — после мгновенного колебания ответил консул.

— Почему же?

— По целому ряду причин. Имей в виду, тебе дают возможность тихо уйти в отставку, твои доброжелатели не жалеют усилий, чтобы избежать огласки. Полезешь на рожон, твои действия кому-нибудь очень не понравятся, пойдут разговоры, поднимется шум в прессе. В результате тебя вышвырнут пинком под зад. Это первое. Во-вторых, если я и дам положительную характеристику, то какой бы лестной моя оценка ни была, она лишь подтолкнет тебя к дальнейшей борьбе и сделает меня твоим явным сторонником. Поверь, Джон, — с неподдельной, по словам мужа, искренностью проговорил консул, — будь у меня хотя бы надежда на то, что это поможет, я бы выполнил твою просьбу немедленно. Но поскольку такой поступок тебе только навредит, выбрось это из головы.

Муж кивнул, спокойно собрал вещи и вышел из кабинета — навсегда. Придя домой, он в деталях рассказал обо всем мне. Я позвонила друзьям и сказала, что партия в бридж отменяется. Почти всю ночь мы обсуждали план действий. Немало времени ушло на то, чтобы вычислить имя сотрудника посольства, который решил поработать частным детективом. Перебрав всех, кого знали, мы так и не смогли остановиться на ком-то. Имя этого человека остается для нас загадкой и сейчас.

На следующее утро Джон с дипломатической почтой отправил прошение об отставке, а через две недели мы были уже в Америке. Купили машину и отправились на Запад в надежде отыскать уютное, спокойное местечко, где жизнь не требует особых расходов и активного общения с соседями. Путешествие получилось приятным, после долгого пребывания за границей мы наслаждались красотами родной природы и разговорами с простыми жителями Штатов.

Сюда, в этот небольшой домик, нас привела счастливая случайность. Потратив минут пять на осмотр комнат и восхитившись видом тянувшейся до горизонта бескрайней пустыни, мы приняли решение, о котором не жалеем и до сих пор. Я переставила мебель, по заказу Джона были сделаны два больших стеллажа для его книг. Два купленных в последний его рабочий день фонарика отбрасывают мягкий свет на накрытый к ужину стол, что стоит во внутреннем дворике прямо под открытым небом.

За прожитые здесь годы было лишь одно происшествие, когда мне показалось, что наш план оказался неудачным, да и то случилось оно исключительно по моему недомыслию. Несколько месяцев назад из поездки по магазинам я прихватила домой какой-то развлекательный журнал с расцвеченной яркими фотографиями статьей под вульгарным заголовком «Светская Америка за границей». На одной из фотографий были запечатлены позировавший на заснеженной террасе у Санкт-Морица консул и его очаровательная жена. Загорелые, широко улыбающиеся лица супругов, одетых в изящные лыжные костюмы, выглядели, признаюсь, на удивление юными и счастливыми. Решив — по глупости — удивить Джона, я передала ему журнал.

— Смотри-ка, а ведь он нисколько не изменился!

Джон долгое время неотрывно смотрел на фотографию, а затем без слов вернул журнал мне. Поздним вечером он отправился в пешую прогулку и домой вернулся уже перед самым рассветом. Когда утром я увидела его лицо, оно было поразительно постаревшим и пустым, будто всю ночь муж провел в долгой и бесплодной борьбе. От умиротворения, которое, как мне казалось, начали обретать здесь мы оба, не осталось и следа. Разрушив непробиваемую когда-то стену воли, в глазах Джона светились оскорбленная гордость, попранное честолюбие и ожившая ревность. Стало ясно, что видит он сейчас перед собой лишь образ улыбающегося человека, которым восхищался и которому верил, как себе.

— Никогда больше не делай ничего подобного.

Это были первые его слова, что я услышала за последние двенадцать часов. Смысл их не оставлял ни малейших сомнений.