Избранные произведения в одном томе

— Где она, крепость-то? Стрельцы?.. Они все к воровству склонные.

— Подвесть их под присягу!..

— Они вон жалованья требуют.

— Подвесть под присягу, — еще раз сказал митрополит. — Острастку сделать…

Из-под яра вывернулись семеро конных — Разин с окружением.

Конница Шелудяка растянулась далеко по дороге. Ехали шагом.

Увидев впереди Разина, Шелудяк выехал вперед.

— Чего, батька? — издали еще спросил Шелудяк.

— Ничего, попроведать вас захотел.

— А-а… Здорово, атаманы!

— Здорово. Задницы не посбивали ишшо?

— Жарко, ну ее к дьяволу!..

Степан отъехал в сторону от дороги.

— Дед, — обратился он к Любиму, — есть у тебя проворный хлопец?

— У меня. все проворные.

— Мне всех не надо. А одного найди — в Астрахань поедет, к Ивашке Красулину.

— Гумагу?..

— Никаких гумаг. Взять все в память.

Мимо шла и шла конница. Со Степаном здоровались.

— По чарочке ба, Степан Тимофеич? Глотки повысыхали.

Степан усмешливо щурил глаза. Вдруг увидел кого-то.

— Макса Федоров!

Молодой казак (знакомый нам игрок в карты) придержал коня.

— Ехай суды.

Макса подъехал. Степан улыбался растерянности парня.

— Чего ж не здороваисся? Не узнал, что ли? Я вот тебя узнал.

— Здоров, батька.

— Здоров, сынок. Как, в картишки стариков обыгрываешь?

— Нет! — выпалил Макся. И покраснел. Степан и есаулы засмеялись.

— Чего ты отпираться-то кинулся! Старика обыграть — это суметь надо. Они хитрые. — Степан спрыгнул с коня. — Иди суды.

Макся тоже спешился и отошел с атаманом в сторону. Тот долго ему что-то втолковывал. Макся кивал головой. Потом Степан приобнял парня, поцеловал и отпустил.

Конница все шла.

Степан сел на коня, тронул тихим шагом. Есаулы — за ним.

Степан думал о чем-то. Обернулся, позвал:

— Матвей!

Матвей Иванов подъехал, пристроил своего конька к шагу разинского.

— Чего ты мне про бога говорил? Я забыл…

— Полюбить я его хотел, бога-то.

— Ну?

— Ну и не мог.

— Пошто?

— Не знаю, не мог… Барин он, бог-то. Любит, чтоб перед им на карачках ползали. А он ишшо поглядит — помочь тебе или нет. Какой это бог! От таких-то богов на земле деваться некуда.

— А царь?

— Что?

— Царя любишь?

— А ты?

— Я тебя спрашиваю.

— А мне интересно, как ты.

— Хитрый ты. Все мужики хитрые.

— А ты не хитрый?

— Чего ты заладил: «а ты», «а ты»?

Матвей усмехнулся.

— А что, хитрый? — спросил Степан.

— Хитрый, — честно сказал Матвей. — Да рази это плохо? Тебе и надо хитрому быть — эвон люду-то сколь!

— Где ж я хитрый, к примеру?

— Да с царем с тем жа… Всем говоришь, что ты за государя, а сам… Знаю я, как ты про его думаешь. Я тоже так думаю. Обложил он нас со своей державой, как зверей… Сокольник, змей ползучий. Совсем теперь привязал мужика к поместнику — вместях травить будут. Теперь и не уйдешь никуды! Бессрочные мы теперь… Эх, Степушка!..

— Такой жа вить человек — тоже баба родила! Пошто так повелось-то? Взяли одного посадили и давай перед им лбы расшибать. Что, с ума, что ль, все посходили? Али затмение какое нашло?

— Дьявол его знает! Боятся. А ему уж — вроде так и надо, вроде уж он не он и до ветру не под себя ходит. Так и повелось. А небось перелобанить хорошо поленом, дак и ноги так же протянет, как я, к примеру.

Степан слушал Матвея.

Матвей смолк.

— Ну? — спросил Степан.

— Чего?

— Перелобанить, говоришь?

— К примеру, мол.

— Чижолый у тебя пример. Да ишшо если осиновый пример.

Засмеялись.

— А что Никон? — спросил вдруг Степан с искренним интересом. — Глянется мне этот поп! Взял с царем переругался… А?

— Ну и что?

— Как жа?.. Молодец! А к нам не пошел, хрен старый. Тоже, видно, хитрый.

— Зачем ему? У его своя смета… Им как двум медведям — тесно в одной берлоге. Это от жиру.

— Нет, я таких стариков люблю. Возьму вот и скажу, что Никон со мной идет. А?

— Зачем?

— Так… Народ повалит, мужики.

Матвей молчал.

— Делай как знаешь…

— А ты как думаешь?

— Опять ведь за нож схватисся?

— Да нет!..

— Дурость это — с Никоном-то. «Народ повалит!» Эх, как знаешь ты народ-то!.. Так прямо и кинулись к тебе мужики — узнали: Никон идет. Тьфу! Поднялся волю с народом добывать, а народу-то ни хренашеньки и не веришь. Стало быть, мало мужику, что ты ему волю посулил, дай ему ишшо попа? Ну и дурак… Пойдем волю добывать, только я тебя обману. Так?

Степан уставился на Матвея неподвижным взглядом.

Матвей, недолго думая, подстегнул коня и скрылся в рядах конников.

Пыточный подвал в Астраханском кремле.

На дыбе — Макся. Он уже «куняет» — почти без сознания: так избит. Устали и заплечные, и пищик, и подьячий.

Вошли старший Прозоровский с Иваном Красулиным.

— Ну, как? — спросил воевода.

— Молчит, дьяволенок. Из сил выбились…

Воевода зашел с лица Максе.

— Ух, как они тебя-а!.. Однако перестарались! Зря, не надо так-то. Ну-ка, снимите его, мы с им сейчас поговорим. Эк, дорвались, черти!

Максю сняли с дыбы. Рук и ног не развязали, положили на солому. Воевода подсел к нему.

— К кому посылали-то? Кто?

Макся молчит.

— Ну?.. Чего сказать-то велели? Кому?

Макся повел глаза на воеводу, на Красулина… Отвернулся.

Воевода подумал. И ласково попросил:

— Ну-ка, погрейте его железкой — авось сговорчивей станет.

Палач накалил на огне железный прут…

— К кому послали-то? — все так же ласково спрашивал воевода. — Зачем?