Избранные произведения в одном томе

Надо ли благодарить за это мою повышенную, как у всех Сенсатов, чувствительность? Или Шекинестер усилила вкус, чтобы дать слабым органам чувств «ходячего» шанс побороться? Так или иначе, через каких-то пять минут пресмыкания я уловил, что в воздухе явно повеяло апельсинами. Я принюхался… нет, это был не запах, а вкус. Хороший знак: я почуял вкус магии.

Извиваясь, я прополз еще пару футов и снова попробовал воздух. Привкус апельсинов ослаб. Неужели мои рецепторы притупились? Я вернулся назад и обнаружил, что вкус так же силен, как и в первый раз. Отлично, я напал на след.

Лижу воздух. Ползу к окну… вкус ослабевает. В другую сторону… вкус становится все более четким, терпким и кислым, как будто апельсины еще совсем зеленые. У самой стены мой язык закололо так, словно я лизнул дубильное вещество: чистый апельсиновый экстракт, едкий и неприятный. Он так обжигал полость рта, что слезы наворачивались на глаза, а из носа текло ручьем.

Вот если бы от него еще и в ушах звенело, получился бы полный набор ощущений.

Мой нос коснулся стены, и неожиданно вкус пропал. На мгновение мне показалось, что мой язык не выдержал такого наплыва горечи и отключился, однако, лизнув пальцы, я почувствовал соленый привкус пота. Я попробовал стену еще раз — абсолютно ничего.

Хм.

Для проверки я провел языком по полу. Он был теплый, возможно из-за источника тепла, который создавал в зале условия, более комфортные, чем в зимнем саду. Плитка отдавала пылью с легким минеральным привкусом мрамора.

С виду стена ничем не отличалась от пола — оба из чистого белого камня. Но у нее вообще не было вкуса. Я лизнул стену на пару панелей ниже. Эти плитки были больше похожи на пол, теплые и со вкусом пыли. Но на первом участке стена по-прежнему распространяла сильный вкус апельсинов, но при этом оказывалась безвкусной, стоило мне коснуться ее языком.

Не иначе как все дело в магии. Часть стены была иллюзией, способной обмануть зрение и осязание, однако не предполагавшей провести каждое из пяти чувств. Апельсиновый след приводил ползущую по залу змею прямо к этому месту, а ее язык подсказывал, какие из плиток ненастоящие.

Я снова лег на живот, закрыл глаза и высунул язык. Ползя вперед дюйм за дюймом, я все ждал того момента, когда уткнусь языком в стену.

Но этот момент так и не наступил. Иллюзия сдалась, бесплотная как туман… и когда я снова открыл глаза, я был уже не в мраморном зале. И был не один. Надо мной возвышался высокий, мускулистый кентавр.

— А, — произнес он, — я вижу, что вы рисуете.

— Я не…

Голова моя закружилась, и на мгновение на меня навалилась тьма. Затем мир снова собрался в фокус: шумный мир, полный существ, беседующих друг с другом и просто томящихся в очередях. Я стоял за своим мольбертом с кистью в руке… а вокруг меня самодовольно гудел Городской Суд Сигила.

— Бардак и суету, что в этом городе зовутся правосудием, — продолжил кентавр. — Арестанты, ковыляющие в цепях. Сутяги, глядящие друг на друга в ожидании начала процесса…

Он продолжал бубнить, но я не обращал внимания. Вся эта сцена, несомненно, была иллюзией. Даже если Шекинестер магически перенесла меня в Сигил, Городской Суд не должен был выглядеть так безмятежно. К этому времени Законники могли отскоблить от пола трупы сгоревших, но уйдут еще многие месяцы, чтобы убрать черные пятна, и куда больше, чтобы выветрить запах горелого мяса.

— Каков же ваш замысел, молодой человек?

— Замысел? — переспросил я, сбросив оцепенение.

— Что вы задумали отразить в этой картине? Закон, угнетающий…

Я схватил его за плечи.

— Закрой трепальник! Ты просто иллюзия, вот и все. Все это долбаная иллюзия!

— А… ну, это интересная мысль, — ответил он, рассудительно кивнув. — Конечно, не очень оригинальная, но зато сколько в ней пищи для размышлений. Может ли наша жизнь быть простой фантазией какого-то выдумщика? Что если мы — всего лишь плод чьего-то бурного воображения? Я аплодирую вам, молодой человек. Именно к таким областям и должно обращаться Большое Искусство…

Я отключился от его болтовни. Не время было думать о Большом Искусстве; самое время было заметить, как Беловолосый Петров и пара его друзей входят в ротонду Суда. Это трио снова было переодето стражей Гармониума… а на поясе у них висели три блестящих рубинами огненных жезла.

Но ведь все было не так: поджигатели пришли позже, примерно через полчаса после того, как я отделался от кентавра. Тогда со мной был Иезекия — Иезекия, который телепортировал меня прочь от огненной смерти. Сейчас слишком рано, этого Простака нигде нет… а Петров уже движется к центру ротонды.