Избранные произведения в одном томе

Не ткнул. Тот студент, что с Северного материка, прыгнул ласточкой, перелетел через чьи-то головы и еще в полете приложил ублюдка по-нашему, по-твердиански. И только тогда охранники Боба начали действовать: пушки на придурков наставили и охранную бригаду поезда вызвали. Так что не пришлось нам с Бобом размяться по-настоящему. А удивление осталось: с чего бы эти земляне такие заторможенные?

Дальше было скучно. Хмырь дал за Боба объяснение охранной бригаде, мы с северянином дали его сами, потерпевшие и свидетели подтвердили, что все так и было. Старший в бригаде только спросил, откуда у меня такой акцент, а я в ответ заявил, что это не у меня акцент, а у него. Тот только хмыкнул. Куда увели тех, кто еще стоял на ногах, и где складировали вырубленных нами — не знаю. Потерпевших тоже куда-то увели, оказалось — к психологу на снятие стресса. Вот умора! Получили всего-то по паре синяков, а туда же — стресс у них, видите ли. Нежные земные организмы. Куда им с нами тягаться!

Потом справа горный хребет обозначился, движки изменили тон, поезд начал торможение об атмосферу, перешел с магистрального луча на посадочный — и вот он, Монтеррей. Тут уже язык, хоть он и с акцентом, до университета доведет.

Вообще-то Земля — неплохая планета. Даже хорошая, только чересчур благоустроенная. И людей на ней слишком много — аж пять с половиной миллиардов. Лет семьсот назад было почти двадцать — во толкотня-то! А как людей, включая католиков и мусульман, удалось уговорить рожать поменьше, так понемногу народонаселение пошло на убыль. Еще и галактическая экспансия помогла делу — немного, а помогла. Ясное дело, кто на своей планете хорошо устроен, того эмигрировать не уговоришь, на фиг ему надо. В переселенцы записывались бедняки и неудачники, кому уж точно ничегошеньки не светило, — самый непригодный для колонизации человеческий материал. Да и тех бедолаг еще приходилось уговаривать, расписывая им радужные картины жизни на иных планетах, где пустующей земли — во! Где солнышко ласковое, где каждый сам себе хозяин и райские сады произрастают. Метрополии человеческий балласт не нужен, вот метрополия и выдавливала его из себя, как гной. И сейчас еще выдавливает, поскольку считается, что пяти с половиной миллиардов людей для Земли все равно много. Вот если бы осталось три-четыре миллиарда поголовья — тогда другое дело!

А что колонисты мрут, как мухи, и что назад им хода нет — кого, кроме них самих, волнует? Здесь считают, что это закономерная плата за опыт жизни на иных планетах. Считают-то правильно, но только отчасти. Если бы переселение велось толково, то не о чем было бы и говорить. Так ведь нет же этого! Правительство метрополии знает одно: гнать и гнать через те или иные Врата толпы тех, кому на Земле жизнь не в радость. Гнать и гнать! Прерывая поток только для того, чтобы принять из колонии то, чем она богата.

Ну вы уже поняли, какое к нам поначалу было отношение? В студенческом кампусе на нас смотрели с опаской — не то как на прокаженных, не то как на опасных зверушек. Потом ничего — после нескольких пьянок и драк с вмешательством полиции наши отношения со студентами-землянами мало-помалу наладились. Когда кто-нибудь из них отзывался о внеземных колониях с этакой снисходительностью, я уже не зверел, а просто рассказывал о наскальных рисунках, якобы обнаруженных у нас на Северном материке, и старался при этом выглядеть очень серьезным. Мол, неизвестно еще, чья цивилизация древнее, и вы, земляне, не очень-то задавайтесь. Может, таинственные властители Галактики переселили вас на Землю неизвестно откуда, как и нас. Может, нас-то как раз переселили раньше. Кто-то сразу уходил, не желая связываться с идиотом, кто-то начинал ржать, эти были мне не интересны. Зато с теми немногими, кто понимал, что я с умным видом валяю дурака, можно было иметь дело.

Есть только один надежный способ узнавать новое — меньше говорить, больше слушать. Я изучал метрополию. Одно дело — учебники по колониальной политике, и совсем другое — менталитет типичных землян. Порой я был готов поубивать их всех за этот самый менталитет, но школа дяди Варлама, мамы и Рамона Данте уже сказывалась: я научился не просто слушать с вежливой миной, но и довольно ловко вызывал собеседника на откровенность. Кстати, это вовсе не трудно. Почти все люди страдают от недостатка слушателей, а уж слушать я умел. Правда, приходилось заниматься этим в немногие свободные часы, потому что наша общетехническая подготовка, как оказалось, была на пещерном уровне — один преподаватель так и сказал. Я не обиделся и не удивился, а просто налег на мнемообучение и старался не пропускать лекций и практических занятий. Очень может быть, что в Новопекинском университете меня учили троглодиты от науки, да и чему тут удивляться? Кто может, тот и учит. Попробуйте-ка переманить хорошего профессора к нам на Твердь!