Избранные произведения в одном томе

— Не переживайте, — ответил я на это, — я ее изобрету, это мое ремесло.

* * *

Перед отъездом из Нью-Йорка я купил в бруклинском магазине подержанных печатных машинок несколько лент.

До виллы «Южный Крест» я добрался под вечер в пятницу, за два дня до Рождества. Было холодно, но от сумасшедшего вида из окна, особенно на закате, у меня по-прежнему перехватывало дыхание. Впервые у меня было ощущение, что я вернулся домой.

Я поставил на проигрыватель пластинку с музыкой из «Старого ружья», с грехом пополам разжег камин, налил себе рюмочку «Бара Но Нива». Потом, усевшись за стол в гостиной, перед бакелитовой пишущей машинкой, я заправил в нее привезенную из-за океана ленту.

Глубокий вдох. До чего здорово снова очутиться за клавиатурой! Похоже, это и есть мое место в жизни. Чтобы согреться, я нашлепал первую пришедшую в голову фразу:

«Первое качество писателя — крепкий зад».

От прикосновения пальцев к клавишам меня пробила легкая дрожь. Я продолжил:

^{«11 сентября 2018 г., вторник.}

1

«В пылающем небе хлопали на ветру паруса.

Яхта отчалила от берега Вара в час дня с небольшим и теперь шла на скорости пяти узлов в час к острову Бомон».

Лиха беда начало! Но прилив вдохновения тут же был нарушен смс-сообщением Джаспера Ван Вика. Агент спешил сообщить, что согласен прочесть мой новый роман, когда он будет готов. (Меня не проведешь, его цель — держать меня под наблюдением!) Фаулз, продолжил он, жив-здоров, агент выражает мне от его имени признательность за возвращение сотни страниц, о существовании которых писатель якобы забыл. В доказательство возросшего доверия Джаспер поделился со мной фотографией, сделанной туристом в Марракеше на прошлой неделе. Лоран Лафори, французский псевдожурналист, узнал Фаулза, прогуливавшегося по Медине, и расстрелял его из своей фотокамеры. После этого, возжелав лавров папарацци, Лафори попытался продать сделанные кадры желтым сайтам и журнальчикам, но Джаспер успел их перехватить и помешать обнародованию.

Меня охватило любопытство, и я максимально увеличил поступившее на телефон изображение. Я узнал место, потому что бывал там, когда путешествовал по Марокко: это был базар Эль-Хаддадин, куда стекаются торговцы скобяными изделиями и всевозможные мастеровые, в том числе кузнецы. Мне вспомнился лабиринт кое-как прикрытых от палящего солнца узких улочек, виляющих среди мастерских и прилавков, где умельцы без устали молотят по железякам, изготовляя лампы, фонари, ширмы и другие полезные штуковины.

В снопах искр можно было безошибочно различить троих: самого Натана Фаулза, пресловутую Матильду и годовалого ребенка в коляске.

На Матильде короткое жаккардовое платье, кожаная мотоциклетная куртка, босоножки на высоком каблуке. Ее рука лежит на плече у Фаулза. Ее лицо — сгусток нежности, энергии, концентрация света. Фаулз стоит на переднем плане, он в джинсах, голубой льняной рубашке и летной куртке. Загорелый, светлоглазый, он все еще хорош собой. Солнечные очки подняты на лоб, видно, что он заметил фотографа, и его взгляд означает примерно следующее: «Проваливай, не то тебе не поздоровится!» Он держится руками за ручку детской коляски. Я вглядываюсь в детское личико, и меня охватывает сильное волнение: ребенок напоминает меня самого, когда я был мал, светловолос, имел дырку между передними зубами и обожал круглые цветные очки от солнца. Фотограф, бесцеремонно вторгшийся в чужую жизнь, сумел кое-что ухватить: ощущение прочного согласия, мгновение счастливой беспечности, полного равновесия жизни.

* * *

На вилле «Южный Крест» стемнело. Меня внезапно охватило острое чувство одиночества, сумрак навеял грусть. Я встал, чтобы включить свет, без него нельзя было продолжать писать.

Вернувшись к рабочему столу, я снова вгляделся в фотографию. Я никогда не встречался с Натаном Фаулзом, но у меня было ощущение, что мы знакомы, потому что я читал и любил его книги, потому что теперь я жил в его доме. Весь свет сосредоточился на лице мальчугана, его улыбка слепила глаза. И я вдруг понял, что не работа, не книги стали для Фаулза спасением. Нет, зацепкой, удержавшей его на этом свете, послужила искра, высеченная взглядом сына. Она заставила его опомниться и начать жизнь с чистого листа.

Я поднял рюмку с виски и показал ее Фаулзу. Больше всего мне сейчас хотелось с ним чокнуться.

Видеть, что он счастлив, было для меня целительным бальзамом.

Правда вымысла

Откуда берется вдохновение?