Надежду же на то, что это в будущем действительно произойдет, конечно, нельзя назвать утопичной. К счастью, в духовном обладании нет, как в материальном, опасности изолирования, нет страсти овладеть всем одному, а тем более присваивать чужое и отнимать у другого, а, наоборот, сказывается определенная потребность делиться с другими, потребность сделать свое достояние общим. Кто образован действительно, тот не может владеть своим духовным богатством только для себя; он становится независимо от своей воли и стремлений учителем, как писатель, поэт, художник или как оратор, политик. Эта черта духовного общения свойственна, по-видимому, особенно нам, немцам; она была особенно сильна в прошлом столетии. У всех наших великих поэтов проявляется эта общая черта; поэтому все они касаются часто очень глубоко и вопросов воспитания. Еще более велико их непосредственное воспитательное влияние путем сочинений и поэтических творений. Так, наши самые благородные государственные люди – барон фон Штейн и Вильгельм фон Гумбольдт и др. – с особенной любовью занимались в свое время вопросами национального воспитания. Германия завоевала себе тогда в этом отношении громадное преимущество перед всеми другими странами, и последним до сих пор удалось догнать ее не во всех отношениях: если же всюду и дальше будут работать так, как в вашем союзе, то это случится очень не скоро. У Песталоцци это педагогическое стремление доминирует над всем другим. Так, в своем романе он совершенно незаметно делает, собственно, всех воспитателями; священник учит всему по-новому, что мы, к нашей радости, встречаем и у некоторых священников в наше время; проповедь отступает на второй план как слишком недостаточная форма воспитания, слишком мало проникающая в жизнь отдельного человека: слова не помогают и не утешают; как неустанно подчеркивает Песталоцци, истинное слово Божие есть дело человеколюбия. Таким образом, священник в его романе научается принимать участие в каждом, в каком бы положении он ни находился, и непосредственно черпать из его положения, из переживаний каждого дня то учение, в котором нуждается данный человек и которое только одно может достичь непосредственно сильного, действительно захватывающего действия на человека. Например, вместо того чтобы проповедовать людям в общих чертах, что у всех нас один отец небесный, он ведет их к умирающей вдове, к ее теперь совсем осиротевшим детям и учит, как им самим проявить на этих детях отеческую любовь и отеческую заботу и, таким образом, довести детей до сознания: вы не брошены, у вас есть отец на небе, т. е. вас действительно окружает заботливая отцовская любовь, хотя любимый вами отец и умер. Тогда это учение будет истиной и действительностью и не потребуется другой веры, кроме той, которую будит пережитое и добытое нами самими. Так, владелец деревни Арнер становится совершенно независимо от своей воли учителем в хозяйственных и гражданских делах, и, конечно, его учение также непосредственно практическое, порожденное только ясными потребностями самой жизни; он подает им пример и прежде всего пристраивает самих сельских жителей непосредственно к работе, снова высвобождающей их постепенно из того болота, в котором они погрязли. Так, отставной лейтенант, взявший на себя, следуя собственной непобедимой потребности учить, совершенно запущенную сельскую школу, не ограничивается обучением и дисциплинированием детей, но через детей он приобретает (как и всякий, кто попробует серьезно убедится на опыте в этом) и сердца родителей, скоро становится и их учителем, более того, другом и советчиком – не тем, что он навязывает им свои советы, а, наоборот, он сначала спрашивает у них совета, так как в технических работах, которые он вводит в школу, он и сам не всегда знает, как поступить. Это дает ему возможность глубоко заглянуть во все условия их жизни, во все особенности их положения, а его разум, воспитанный его богатой опытом жизнью, дает ему возможность указать и открыть им подходящие пути в их общих и частных делах. Так, в заключение Песталоцци объединяет главным образом наиболее образованных из самого народа (особенно же женщин), у которых в силу их социального положения находится для этого достаточно времени для общего совета и работы с целью поднять деревню в интеллектуальном, хозяйственном, а вместе с тем и нравственном отношении. Владелец деревни, священник, учитель присоединяются опять-таки к этому непринужденному союзу; одним словом, все, кто достиг сколько-нибудь более высокой ступени образования, в силу ли преимущества социального положения или в силу стечения особых условий, идет, как будто бы это само собой понятно, в бедный, подавленный работой народ, чтобы помочь ему выбраться из его опустившегося, жалкого положения, но всегда только призывом и поддержкой к самодеятельности. Во всем этом сказывается, конечно, собственное неудержимое влечение Песталоцци к передаче духовного богатства: он поступал бы так все равно, был бы ли он помещиком, священником, владельцем хлопчатобумажной прядильни или упомянутым нами лейтенантом с большим жизненным опытом и т. д.; он не оставил бы в покое и никого другого, у кого нашлись бы хоть сколько-нибудь подходящие силы, до тех пор, пока тот не принялся бы вместе с ним за дело и пока не были бы найдены, испробованы, признаны хорошими и прочно установлены пути и средства, чтобы помочь народу до последнего человека – мужчине, женщине и ребенку в физическом, интеллектуальном, хозяйственном и в нравственном отношениях, и притом их собственными силами.