Читаем Избранные труды по языкознанию полностью

Впрочем, будет большой ошибкой считать то, что мы в целях отчетливости различения резко отграничили здесь друг от друга, столь же раздельным и в природе вещей. Продолжающаяся работа духа, применяющего язык, не перестает оказывать определенное устойчивое влияние также и на структуру языка как таковую, и на устройство его форм, только влияние это уже неуловимее и временами ускользает от наблюдения. Кроме того, ни одну эпоху в истории человечества или отдельного народа нельзя считать посвященной исключительно и специально развитию языка. Язык образуется речью (DieSprachewirddurchSprechengebildet), aречь — выражение мысли пли чувства. Образ мысли и мироощущение народа, придающие, как я только что сказал, окраску и характер его языку, с самого начала воздействуют на этот последний. С другой стороны, чем больше продвинулся язык в формировании своей грамматической структуры, тем, естественно, меньше остается случаев, когда в ней нужно было бы что-то решать заново. Увлеченность способами выражения мысли ослабевает, и чем больше дух опирается на уже созданное, тем больше коснеет его творческий порыв, а с ним и его творческая сила. К тому же накапливается множество фонетически оформившегося материала, и эта внешняя масса, в свою очередь воздействующая на наш дух, требует соблюдения своих собственных законов и мешает свободному и самостоятельному действию ума (Intelligenz). Два эти фактора составляют то, что в вышеупомянутом различении принадлежит не субъективному взгляду, а реальной сути дела. Итак, чтобы лучше проследить за переплетением духа с языком, мы опять же должны отличать грамматический и лексический строй как нечто устойчивое и внешнее от внутреннего характера, который живет в языке, как душа живет в теле, и придает ему то яркое своеобразие, которое захватывает нас, едва мы начинаем его осваивать. Этим мы вовсе не хотим сказать, что то же своеобразие не присуще внешнему строю. Индивидуальная жизнь языка распространяется на все его разветвления, пронизывает все фонетические элементы. Надо только всегда помнить, что царство форм — не единственная область, которую предстоит осмыслить языковеду; он не должен по крайней мере упускать из виду, что в языке есть нечто еще более высокое и самобытное, что надо хотя бы чувствовать, если невозможно познать. Всего легче сказанное здесь подкрепить примером отдельных языков из какой-нибудь обширной и широко разветвившейся языковой семьи. Санскрит, греческий и латынь имеют близкородственную и во многих отношениях сходную организацию словообразования и синтаксиса. Однако всякий почувствует различие в их индивидуальном характере, который вовсе не сводится просто к характеру нации, насколько этот последний проявляется в языке, но коренится в глубине самих языков и определяет строение каждого. Поэтому я еще немного задержусь на различии между началом, из которого, согласно вышеописанному, развертывается структура языка, и особенным характером последнего; я льщу себя надеждой недвусмысленно показать, что этому различию, с одной стороны, нельзя придавать слишком большого значения, а с другой — что его нельзя сбрасывать со счета как чисто субъективное.

Чтобы тщательней рассмотреть характер языков в том смысле, в каком мы противопоставляем его структуре языков, мы должны осмыслить их состояние после завершения их постройки. Удивленней восторг перед самим по себе языком как вечно новым порождением текущего мига постепенно убывает. Деятельность нации переключается с языка на его употребление, и он спутником самобытного народного духа вступает па историческую дорогу, причем ни язык, ни дух нельзя назвать независимыми друг от друга, но каждая из этих двух взаимно дополняющих друг друга сил опирается на помощь п воодушевляющую поддержку другой. Восторг и радость вызывают теперь только отдельные удачные выражения. Песни, молитвенные формулы, изречения, свалки пробуждают желание выхватить слово из летучего потока диалоги; их сохраняют, переиначивают, им подражают. Они становятся основой литературы, п тогда этот продукт духа и языка постепенно переходит от всей нации к индивидам; язык препоручается поэтам и наставникам народа, которых народ начинает все больше противопоставлять себе. В результате язык как бы раздваивается, причем, пока противоположность между литературным п народным стилем сохраняет правильные пропорции, оба остаются взаимно восполняющимися источниками мощи и чистоты языка.

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология
Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное
Мифы и предания славян
Мифы и предания славян

Славяне чтили богов жизни и смерти, плодородия и небесных светил, огня, неба и войны; они верили, что духи живут повсюду, и приносили им кровавые и бескровные жертвы.К сожалению, славянская мифология зародилась в те времена, когда письменности еще не было, и никогда не была записана. Но кое-что удается восстановить по древним свидетельствам, устному народному творчеству, обрядам и народным верованиям.Славянская мифология всеобъемлюща – это не религия или эпос, это образ жизни. Она находит воплощение даже в быту – будь то обряды, ритуалы, культы или земледельческий календарь. Даже сейчас верования наших предков продолжают жить в образах, символике, ритуалах и в самом языке.Для широкого круга читателей.

Владислав Владимирович Артемов

Культурология / История / Религия, религиозная литература / Языкознание / Образование и наука