Избранные труды по языкознанию

Впрочем, даже когда формальная система нескольких языков в целом одинакова — как, например, в санскрите, греческом, латинском и немецком языках, где господствует флексия, выражаемая изредка чередованием гласных, а чаще всего суффиксами и префиксами, — в применении этой одинаковой системы могут наблюдаться различия, вызванные духовным своеобразием народа. Одно из важнейших различий заключается в большей или меньшей отчетливости, регулярности и полноте грамматических понятий и недвусмысленности распределения между ними фонетических форм. Мы уже говорили о том, что внимание народа, переходящего к более высоким ступеням обработки своего языка, переключается с чувственного богатства звуков и многообразия форм на четкость, строгую разграниченность и тонкость их применения. Два соответствующих состояния можно обнаружить даже внутри одного и того же языка в разные эпохи. Подобную тщательность в соотнесении своих форм с грамматическими понятиями проявляет греческий язык, а при сравнении некоторых его диалектов обнаруживается также и его стремление избавиться от чрезмерного фонетического изобилия и от чересчур полнозвучных форм, сократить их или заменить более сжатыми. Язык, юношески буйствовавший в своем чувственном проявлении, все больше сосредоточивается на точности выражения внутренней идеи. Время помогает ему в этом двояким образом: с одной стороны, дух по мере своего успешного развития приобретает все большую склонность к внутренней деятельности, а с другой — в ходе употребления языка его фонетические формы стираются и упрощаются, кроме случаев, когда своеобразие духовного склада сохраняет в неприкосновенности все исконно значимые звуки. Уже в греческом по сравнению с санскритом заметно это стирание и упрощение, хотя и не в такой степени, чтобы только им можно было объяснить большую строгость в звуковом оформлении грамматических значений. Если греческий в употреблении своих форм действительно обнаруживает, если я не ошибаюсь, более зрелую интеллектуальную направленность, то подлинной причиной здесь является присущая нации способность к стремительному развертыванию, оттачиванию и. строгому расчленению мысли. Немцы, напротив, достигли высоких ступеней образованности тогда, когда их язык уже дошел до стадии стирания и усечения даже значимых звуков, что, конечно, могло быть одной из причин нашей малой наклонности к чувственному созерцанию и большей сосредоточенности на внутреннем переживании. В латинском языке образование фонетических форм никогда не проходило под знаком буйной пышности звучания и широкого простора для фантазии; мужественный и суровый гений этого народа, сосредоточенный прежде всего на реальности и на реально значимой части интеллектуальной сферы, не мог допустить чересчур богатого и вольного звукового изобилия. Греческим грамматическим формам, отразившим в себе подвижность воображения и тонкое чувство красоты, свойственные этому народу, в сравнении с другими языками той же семьи можно, пожалуй, не опасаясь ошибки, приписать большую легкость, гибкость и чарующую прелесть.

Мера применения технических средств для своих языков у разных народов тоже различна соответственно различию их духовных укладов. Здесь достаточно вспомнить об образовании сложных слов. Санскрит пользуется ими в самых широких пределах, какие только вообще может позволить себе язык без утраты естественности, греческий — гораздо более ограниченным образом, прячем по-разному в разных диалектах и стилях. В латинской литературе сложные слова встречаются преимущественно у старых писателей и постепенно исчезают по мере формирования языка.