Избранные труды по языкознанию

Страдательный залог в санскрите — разительный пример того, как одно явление в языке развивается из другого, тем самым конкретизируя более раннее явление, причем в санскрите стержнем такого рода развития являются звуковые формы. Согласно грамматическим понятиям, страдательное спряжение есть всегда коррелят действительного, будучи зеркальным отображением последнего. Но в то время, как в соответствии со смыслом действующий (агенс) превращается в страдающего (пациенс), в соответствии с грамматической формой пациенс должен быть субъектом глагола, а агенс должен управляться последним. Грамматическое истолкование (grammati- scheFormenbildung) не коснулось санскритского страдательного залога с этой единственно правильной точки зрения, что яснее всего видно, когда оказывается необходимым выразить страдательный инфинитив. Наряду с этим, однако, страдательный залог обозначает нечто происходящее с субъектом и относящееся к его внутренним характеристикам (за исключением его деятельности). И поскольку санскрит непосредственно пришел к тому, что разделил действие, направленное вовне, и внутренний опыт в пределах глагольного спряжения, то и страдательный залог получил здесь такое же формальное истолкование. Поэтому, вероятно, и получилось, что тот глагольный класс, который использовался предпочтительно для выражения внутреннего опыта, породил и санскритское страдательное спряжение. Но если трудным является даже правильное понимание страдательного залога как попытки преодоления не снятого противоречия между значением и формой, то тем более трудно и даже невозможно истолковать его адекватно и очистить от второстепенных значений при учете понятия внутреннего действия, заключенного в самом субъекте. Первое проявляется в том, как некоторые языки, например малайские — а среди них особенно тагальский, — настойчиво стремятся к тому, чтобы выработать некую разновидность страдательного залога. Второе ясно из того, что чистое понятие страдательного залога, правильно осознанное, судя по памятникам, в позднем санскрите, совершенно отсутствует в раннем санскрите. И вместо того чтобы придать страдательному залогу единообразное или сходное для всех времен выражение, ранний санскрит связывает его с четвертым классом глаголов; специальный показатель страдательного залога, таким образом, встречается только в тех формах, где представлена глагольная основа четвертого класса, а за пределами этих форм страдательный залог имеет лишь частичное обозначение.

Итак, возвращаясь к нашему главному предмету, нужно сказать, что в санскрите чувство связующей силы глагола полностью пронизывает язык. Это чувство получило здесь не просто четкое, но одному ему присущее чисто символическое выражение, служащее свидетельством его силы и жизнеспособности. В этой работе я неоднократно уже отмечал, что там, где языковая форма ясно и живо наличествует в сознании, она вмешивается во внешние процессы развития, управляющие внешней стороной образования языка, заявляет о своих правах и не допускает того, чтобы в результате бездумного разматывания нитей языкового развития вместо чистых форм образовывались бы их суррогаты. Санскрит в этом отношении предоставляет нам примеры как успехов, так и неудач. Функция глагола выражена в нем ясно и определенно, но при обозначении пассива он выбирает поверхностный путь и заблуждается.

Одно из самых естественных и обычных следствий внутренней недооценки или, скорее, неполного осознания глагольной функции — это затушевывание границ между именем и глаголом. Одно и то же слово может употребляться в качестве и той, и другой части речи, каждое имя можно превратить в глагол; показатели глагола в большей степени модифицируют его значение, нежели характеризуют его функцию; показатели времен и наклонений сопровождают глагол, сохраняя собственную самостоятельность, а связь глагола с местоимением так слаба, что между последним и мнимым глаголом, скорее представляющим собой именную форму с глагольным зна-