Читаем Избранные труды по языкознанию полностью

Соединение разнородных по своей природе понятий и звуков, даже если отвлечься от материального звучания последних, по самой своей сущности требует посредничества чего-либо третьего, в котором они могли бы слиться воедино. Этот посредник всегда обладает чувственной природой; так, в слове „разум" (Vernunft) заключено понятие „брать" (nehmen), в слове „рассудок" (Ver- stand) — понятие „стоять" (stehen), в слове „цветение" (Bluthe) — понятие „вытекать, бить ключом"; этот посредник относится к внутренней или к внешней стороне деятельности или восприятию. Если деривация позволяет правильно его обнаружить, то можно, все более абстрагируясь от конкретного, целиком либо с сохранением его индивидуальной характеристики свести этот посредник к категориям экстенсии или интенсии, либо же к определенным модификациям обеих этих категорий, так, что окажутся достигнутыми общие сферы пространства, времени и степени восприятия. И если таким образом исследовать слова отдельного языка, то можно добиться, пусть даже при неясности многих отдельных моментов, распознания связующих этот язык нитей и обрисовать, по меньшей Мере в главных чертах, то, как в этом языке индивидуализируется всеобщая практика. Можно затем попытаться перейти от конкретных слов к исходным воззрениям и восприятиям, посредством которых каждый язык в своих словах в соответствии с одухотворяющим его гением связывает между собой звуки и понятия. Однако такое сравнение языка с идеальной сферой, отображением Которой он является, казалось бы, наоборот, требует движения от понятий к словам, ибо только понятия, как прообразы, могут содержать то, что необходимо для оценки словесных обозначений, ? соответствии с видом и полнотой последних. Но такой путь наталкивается на внутреннее препятствие, так как понятия, в том $Иде, в каком они сочетаются с отдельными словами, уже не могут представлять нечто общее, нуждающееся лишь в дальнейшей индивидуализации. Если же попытаться достичь искомой цели путем постулирования категорий, то между самой узкой из категорий и понятием, индивидуализированным в слове, останется непреодолимый разрыв. Таким образом, никогда нельзя полностью определенно установить, в какой мере язык исчерпывает все множество понятий, нуждающихся в обозначении, и с какой степенью методической точности он переходит от исходных понятий к производным, ибо для исследования этого метод разветвления понятий непригоден, а метод анализа слов позволяет, быть может, определить то, что достигнуто, но не то, что является искомым.

Никоим образом нельзя рассматривать словарный запас языка как готовую, застывшую массу. Не говоря уже о постоянном процессе образования новых слов и словоформ, словарный запас, пока язык живет в речи народа, представляет собой развивающийся и вновь воспроизводящийся продукт словообразовательной потенции, прежде всего в той своей основе, которой язык обязан своей формой, затем при выучивании языка в детстве и, наконец, при повседневном речеупотреблении. Безошибочное использование в речи необходимого в каждый данный момент слова, несомненно, нельзя объяснить одной памятью. Никакая человеческая память не смогла бы этого обеспечить, если бы душа одновременно не содержала бы в себе некий инстинкт, предоставляющий ей ключ к образованию слов. И иностранный язык можно выучить лишь в результате постепенного, достигаемого лишь через посредство упражнения освоения этого ключа к нему, лишь благодаря единообразию языкового устройства вообще и специфическому родству таких устройств у отдельных народов. Несколько иначе обстоит дело с мертвыми языками. Ведь их словарный запас, с нашей точки зрения, представляет собой закрытое целое, глубокий анализ которого доступен лишь для удачного исследования. Но и их изучение возможно только посредством усвоения некогда одухотворявшего их принципа; в этом случае они, в сущности, мгновенно возвращаются к жизни. Ибо язык ни при каких условиях нельзя изучать как мертвое растение. Язык и жизнь суть нераздельные понятия, и процесс обучения в этой области всегда сводится к процессу воспроизводства.

Если исходить из сформулированной здесь точки зрения, то четко вырисовывается единство словарного запаса каждого языка. Словарный запас представляет собой единое целое, поскольку его породила единая сила, и процесс этого порождения непрерывно продолжается. Его единство основывается на взаимосвязи опосредованных представлений и звуков, обусловленной родством понятий. Поэтому прежде всего нам необходимо рассмотреть эту взаимосвязь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология
Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное
Мифы и предания славян
Мифы и предания славян

Славяне чтили богов жизни и смерти, плодородия и небесных светил, огня, неба и войны; они верили, что духи живут повсюду, и приносили им кровавые и бескровные жертвы.К сожалению, славянская мифология зародилась в те времена, когда письменности еще не было, и никогда не была записана. Но кое-что удается восстановить по древним свидетельствам, устному народному творчеству, обрядам и народным верованиям.Славянская мифология всеобъемлюща – это не религия или эпос, это образ жизни. Она находит воплощение даже в быту – будь то обряды, ритуалы, культы или земледельческий календарь. Даже сейчас верования наших предков продолжают жить в образах, символике, ритуалах и в самом языке.Для широкого круга читателей.

Владислав Владимирович Артемов

Культурология / История / Религия, религиозная литература / Языкознание / Образование и наука
Москва при Романовых. К 400-летию царской династии Романовых
Москва при Романовых. К 400-летию царской династии Романовых

Впервые за последние сто лет выходит книга, посвященная такой важной теме в истории России, как «Москва и Романовы». Влияние царей и императоров из династии Романовых на развитие Москвы трудно переоценить. В то же время не менее решающую роль сыграла Первопрестольная и в судьбе самих Романовых, став для них, по сути, родовой вотчиной. Здесь родился и венчался на царство первый царь династии – Михаил Федорович, затем его сын Алексей Михайлович, а следом и его венценосные потомки – Федор, Петр, Елизавета, Александр… Все самодержцы Романовы короновались в Москве, а ряд из них нашли здесь свое последнее пристанище.Читатель узнает интереснейшие исторические подробности: как проходило избрание на царство Михаила Федоровича, за что Петр I лишил Москву столичного статуса, как отразилась на Москве просвещенная эпоха Екатерины II, какова была политика Александра I по отношению к Москве в 1812 году, как Николай I пытался затушить оппозиционность Москвы и какими глазами смотрело на город его Третье отделение, как отмечалось 300-летие дома Романовых и т. д.В книге повествуется и о знаковых московских зданиях и достопримечательностях, связанных с династией Романовых, а таковых немало: Успенский собор, Новоспасский монастырь, боярские палаты на Варварке, Триумфальная арка, Храм Христа Спасителя, Московский университет, Большой театр, Благородное собрание, Английский клуб, Николаевский вокзал, Музей изящных искусств имени Александра III, Манеж и многое другое…Книга написана на основе изучения большого числа исторических источников и снабжена именным указателем.Автор – известный писатель и историк Александр Васькин.

Александр Анатольевич Васькин

Биографии и Мемуары / Культурология / Скульптура и архитектура / История / Техника / Архитектура