В такой системе действующее право низводится на степень какого-то внутреннего
регламента, инструкции для органов власти. Как бы требователен ни был такой регламент, как бы ни ограничивал он власть чиновника, этот регламент в то же время не дает никаких прав частному лицу. «Только там, – говорит Лабанд, – где сфера воли управляющего государства (сфера управления) вступает в контакт с какой-нибудь другой признанной правом волей, где возможно их взаимное вторжение, коллизия, согласование, – только там может быть место для правовой нормы».[136] В абсолютистском строе «общие права подданных мыслятся, в сущности, только в виде обязанностей государства, но не как отчетливо сознаваемые юридические притязания отдельных лиц» (Еллинек), не как субъективные права индивида по отношению к государству как целому.Поскольку права личности в области процесса
или самоуправления обычно имеют совершенно иную конструкцию даже в самодержавном порядке, мы имеем дело, во-первых, с областями, наименее типичными для абсолютистских приемов управления; во-вторых, и здесь представление о личности как о носительнице публичных прав затемнено противоположными построениями и положениями действующего права, особенно в области уголовного процесса и в сфере прав администрации в отношении самоуправления.Но если изложенные воззрения Лабанда
уместны или понятны в системе абсолютизма или ложного конституционализма, то они совершенно неприемлемы в строе современного государства. Здесь учение Лабанда не может быть принято. Это учение не может быть принято, во-первых, потому, что многие права личной свободы защищены от нарушения публичным иском, этим бесспорным признаком всякого субъективного права (например, в Англии); во-вторых, у этих прав, вопреки Лабанду, есть объект: объектом этих прав является воздержание или терпение органов власти, а иногда даже и положительные их действия, которых вправе требовать от них гражданин. Между тем не только консервативный Лабанд, но и либеральный Еллинек довольно широко раздвигает понятие рефлексов объективного права. Еллинек особенно подчеркивает, что центральное место среди публичных прав индивида занято его правом на положительные действия государства в его пользу (status positivus), например, право судебной защиты, т. е. возможность в своем интересе «привести в движение судебную власть». Но затем оказывается, что здесь надо отличать рефлексы от субъективных прав. Например, уголовное право «и полиция призваны защищать индивидуальные правовые блага, но тем не менее они не обосновывают никакого индивидуализированного притязания того лица, которое должно быть защищаемо».[137]К этому взгляду Еллинека
примыкают известные примеры из административной жизни современного большого города. Например, рефлективная выгода гражданина от освещения его квартиры городским фонарем, случайно оказавшимся против самых его окон. Здесь у гражданина есть только случайно защищенный объективным правом интерес, но нет признанного субъективного права. Потому-то, говорят, неверно учение Иеринга, определившего право как юридически защищенный интерес: всякий рефлекс, подобный приведенному, является примером юридически защищенного интереса, в то же время весьма далекого от права.Нам кажется такое рассуждение не совсем верным. Необходимо прежде всего ясно себе представить природу рефлексов
. Рефлексы – это случайные выгоды, случайные преимущества, вытекающие из технического несовершенства общественно-распределительного аппарата, но не отделимые от той функции, которую осуществляет этот аппарат. Поэтому рефлекс представляет собой выгоду, случайную для данного лица, но необходимо вытекающую из обеспечения чужого, действительно защищенного субъективного права, из удовлетворения чужой юридически обеспеченной потребности. Поэтому рефлексами являются выгоды от электрического фонаря или трамвайной остановки против дома данного лица, от чужой лампы на площадке его лестницы или от ковра на лестнице, положенного владельцем квартиры в третьем этаже, но обслуживающего обитателей первого и второго этажей.Такие действительные рефлексы надо отличать от мнимых рефлексов
, т. е. субъективных прав с юридически несовершенной защитой. Большие удобства от фонаря перед моим окном являются рефлексом, но право на равномерное освещение моей улицы есть не рефлекс, а субъективное право, как бы несовершенно ни охранялось это право. Таким образом, если интересу дана юридическая охрана, он уже не является рефлексом.