Избранные труды по теории искусства в 2 томах. Том. 2

«Тезисы преподавания» в виде машинописной копии с рукописной правкой, но без подписи, хранятся в РГАЛИ (Ф. 680. Оп. 1. Д. 845. Л. 351-352). Они были написаны Кандинским в связи с его работой во Вторых Свободных Государственных художественных мастерских. Осенью 1918 г. была реорганизована вся сеть художественного образования в стране. Строгановское художественно-промышленное училище и Училище живописи, ваяния и зодчества в Москве были преобразованы в Первые и Вторые Свободные Государственные художественные мастерские, где была введена система занятий в индивидуальных студиях, работавших по личной программе и на основе собственной методики того или иного руководителя. Существовал принцип избрания руководителя студентами и свободная запись студентов к педагогам. На должности «главных мастеров» были приглашены ведущие деятели искусств, в том числе и Кандинский. Он получил две живописные мастерские — № 6 и № 9а.

В «Тезисах преподавания» Кандинский сформулировал свою программу обучения, в которой говорится, что ученик первоначально должен накопить определенные знания в процессе ряда упражнений, начиная с работы над живой и мертвой натурой, и потом только переходить к композиционной и абстрактной компоновке произведения. Существует еще один вариант программы Кандинского, названный «Тезисы преподавателя» (см.: Кандинский В. Из рукописи «Тезисы преподавателя» / Публ. Е. Овсянниковой // Искусство. 1989. № 6. С. 31-33. Между текстами существуют незначительные разночтения, кроме последнего абзаца, который мы приводим ниже:

«Ввиду того, что до последнего времени я жил и работал исключительно за границей и незнаком учащимся, считаю необходимым упомянуть, что я три года руководил школой живописи в Мюнхене, где имел дело с учениками из разных стран.

Несколько моих книг появилось в Германии, Англии и Америке.

Картины находятся в собрании разных городов Германии, Австрии, Швеции, Швейцарии, Голландии, Англии и Америки.

В 1913 году вышла в Берлине моя монография, экземпляр которой можно видеть у П.К. Цветкова».

Н.Б. Автономова

Маленькие статейки по большим вопросам

I. О точке

Привычный глаз равнодушно отмечает знаки препинания. Равнодушно передает он свое впечатление мозгу, и по этим значкам мозг судит о большей или меньшей законченности мысли.

Точка есть завершение более или менее сложной мысли. Она как будто не имеет своей жизни и сама по себе ничего не обозначает.

Привычный глаз равнодушно скользит по предметам. Притуплённое ухо собирает слова и механически переливает их в сознание.

Внешняя целесообразность и практическое значение всего окружающего нас мира закрыли плотной завесой внутреннюю сущность видимого и слышимого. И звучание явлений, их лучеиспускание часто даже и не подозреваются нами.

Эта плотная занавес[ь] скрывает от нас неисчерпаемый материал искусства. А между тем там-то живут бесчисленными толпами живые существа — каждое со своей сущностью и со своей судьбой — из бесконечных масс которых могли бы и будут скоро и уже начали выбирать разные искусства нужный им строительный материал.

Таковы запасы живописи (абстрактной и реалистической), скульптуры, поэзии, танца — всех искусств.

В этих немногочисленных строках я остановлюсь в этот раз только на одном, самом маленьком, приближающемся в своей величине к «ничто», но живом и сильном существе — на точке.

Самая привычная встреча с этим живым и сильным существом происходит постоянно в писанных или печатных строках, где это существо является внешне целесообразным знаком с фактическим значением.

Производя с этой обычной нам точкой несколько экспериментов, я постараюсь разорвать плотную завесу, отделяющую от нас внутреннюю сущность точки и заглушающую ее внутреннее звучание.

Я ставлю здесь

·

от такого незначительного события колеблется целый мир. Точка стоит не на месте, и ее внешняя целесообразность пострадала до корня. Привычный глаз уже потерял свое полное равнодушие. Он несколько озадачен и оскорблен. Читатель объясняет наблюдаемую ненормальность опечаткой или случайностью. И при том — при другом объяснении практическое значение точки осталось непоколебимым. Но уже завеса надорвалась, и из-за нее выглянул тайный смысл точки: переживание ее стало более сильно, и хотя поверхностно, но до уха достигает ее внутреннее звучание.

Я опрокидываю практическое значение точки и ставлю ее здесь:

·

Этим я вырываю точку из обычных ей условий жизни: она стала не только нецелесообразной, но и практически бессмысленной. Она стала переломившим перегородки условности существом у порога самостоятельной жизни с самодовлеющей судьбой. Плотная завеса лопнула до верху, и удивленное ухо ловит незнакомое ему звучание, новую для него речь прежде немого существа.