Избранные труды по теории искусства в 2 томах. Том. 2

Все перечисленные элементы должны, как было указано выше, быть исследованы самыми разнообразными подходами, имеющими, однако, конечной и объединяющей целью один общий подход: исследование воздействия элементов на психику. Тут необходимо произвести огромное количество опытов над каждым отдельным элементом, а затем постепенно переходить от простых комбинаций двух элементов к более и более сложным, вводя один элемент за другим. Эти опыты будут иметь кроме ясной теоретической цели и более или менее неожиданную практическую: такие опыты развяжут руки, завязанные крепким узлом традиции, и усыпят должный страх перед внутренним голосом, где робко, а где и настойчиво зовущим авторов окосневших областей искусства к попыткам творчества на новой и еще в этих областях неизведанной плоскости. Первыми признаками перехода на эту новую плоскость были в самых сейчас свободных искусствах — в живописи и в музыке — сдвиг и преломление реальной формы. И оба эти искусства стоят на ясной и неуклонной дороге к окончательному переходу с плоскости материальной на плоскость отвлеченную, т. е., так сказать, с плоскости логики на плоскость алогики. Лучше с завязанными глазами бросить палитрой в холст, бить кулаками или топором по глине или мрамору, сесть на клавиатуру, чем слепо и бездушно быть рабом изношенного трафарета. В первом случае, может быть, случай невольно создает пульсирующее существо — живая мышь лучше мертвого льва.

Может быть, лучше было бы поэтому привлечь к начальным опытам только живописцев и музыкантов-композиторов. Установленный ими подход к делу послужит как бы решетом, через которое просеются деятели других искусств при начале их работ — Институте: эти привлеченные к работе деятели, испуганные необычайной им атмосферой, разбегутся, оставив после себя лишь самых неустрашимых, которые сумеют освоиться с установленной в Институте программой работ.

Для выяснения системы анализа средств выражения отдельных искусств можно взять, например, движение.

Движение человеческого тела и отдельных его частей имеет целью обслуживать две совершенно разные стороны жизни человека:

1) сторону материальную — передвижение, питание, потребности гигиены и т. п.;

2) сторону духовную — в частности выражение переживаний душевных.

Для наших целей представляет интерес только вторая сторона. Известно, что душевные переживания невольно, частью рефлекторно выражаются во внешности движениями мускулатуры разных частей тела. Эти движения являются как бы речью без слов. Но эти же движения и сознательно присоединяются человеком к его речи словами. Иногда же они употребляются сознательно же в замену речи словами. Так, уже обыденная жизнь ясно выявляет значение, целесообразность движений тела и указывает на его простые комбинации.

Отсюда проистекли мимика, танец, и в частности балет — язык ног. Старые балетоманы еще умеют слышать глазами то, что говорят бессловесные ноги балерин. Отсюда же возникла так излюбленная в свое время пантомима. Все эти виды искусства стали в наше время как бы музейным пережитком. Это объясняется тем, что в свое время настала пора введения в действие более тонких, сложных душевных переживаний — пора расцвета психологического элемента в литературе. Литература же властно и без остатка захватила сцену, что продолжается и до наших дней. Теперь же и она в свою очередь должна уступить место новой потребности еще несравнимо более тонких душевных переживаний, которые уже не могут быть выражены словом. Родилась необходимость найти для них и новый язык.

Под танец старой формы можно было бы подвести с большим или меньшим правом движения цирковые — акробатов, гимнастов, клоунов и, наконец, эксцентриков. Многие зрители, утомленные чрезмерной психологией театра, часто и охотно уходили в область более свободного и чистого движения. И эти зрители, искавшие грубых развлечений, нечаянно находили более тонкие впечатления.

Не говоря уже об эксцентриках, всякий акробат делает движения (вспомним хотя бы здесь эластичное и определенное движение после исполненного номера), отличающиеся выразительностью, непереводимою на язык слов. Здесь не выражается никакое

материальное чувство — ни радости, ни печали, ни страха, ни любви, ни отчаяния, ни надежды — и нет возможности описать это движение — надо его сделать, чтобы дать о нем понятие. Здесь чувствуется ясный, хотя и вполне бессознательный подход к тому смыслу движения, которое служит для нас местом для перехода к новой плоскости композиции.

В частности эксцентрики строят свою композицию совершенно определенно на плоскости алогики: их действие не имеет никакого определенного развития, их движения нецелесообразны, их усилия не приводят ни к какой цели, да они ее и не имеют. А между тем впечатления переживаются зрителем с яркою интенсивностью и полнотой.