Издалека и вблизи

что все чего-то ждут, словно не нынче-завтра наступит светопреставление… Граф спрашивал: «В чем же секрет?» – «А вот в чем, – сказал Андрей Петрович, – если мы будем понимать эгоизм так, как понимали до сего времени, то мы не только ничем не будем отличаться от вандалов, но даже просто от акул, которые тем только и занимаются, что пожирают слабейших себя: тогда нечего и думать о прогрессе, о котором мы болтаем с утра до ночи; тогда и самая жизнь-то человеческая сделается невозможною». – «Что же делать? Как выйти из этой пропасти?» – спрашивал граф. – «Заняться самоисправлением, – был ему ответ, – отцы наши могли себе благодушествовать, подвергая всякого рода экспериментам своих ближних; теперь эти развлечения мало кого удовлетворяют оттого, что все начали сознательно относиться к окружающему, и нет сомнения, что если общество не исправится, оно задохнется от скуки – этой современной моровой язвы». Я с своей стороны добавил, что, кажется, уже пришел судья милосердый – отделить козлищ от овец, пшеницу от плевел… не все-то нам порхать по цветкам… Граф сильно задумался. Наконец, он спросил: «В чем же должно заключаться самоисправление?» Тогда мы перед ним выдвинули соху.

– Что это? какие глупости! – воскликнули дамы, – неужели вы не могли обойтись без вашей дурацкой сохи?..

– Нельзя, нельзя! mesdames! [8] этот инструмент – краеугольный камень общественного благосостояния… А по-вашему, если человек носит pince-nez, так и надо рассуждать с ним об одних сильфидах? Вы видите, что сильфиды ему надоели! что же остается ему предложить, кроме сохи андреевны!

– Оставь свои глупости! – перебила хозяйка, – скажи лучше, что же он, к нам обещался приехать?..

– На этих днях непременно приедет… Как изволите видеть, милостивая государыня, поручение ваше мы исполнили; за это вы должны благодарить нас, – заключил Василий Егорыч.

– Merci, merci… [9]

– Андрей Петрович, – обратилась хозяйка к Новоселову, – как вы нашли графа?

– Мне кажется, он человек со всеми достоинствами…

– Короче – bel homme! [10] – подхватил молодой Карпов;– впрочем, он добрый малый… Теперь я поведу речь о том (про графа, кажется, уже довольно), что с завтрашнего же дня я устраиваю во флигеле лабораторию, пора приниматься за дело; потом мы с Андреем Петровичем решили насчет вас, сударыня, – обратился Василий Егорыч к сестре, – мы хотим сделать такого рода предложение: не угодно ли вам брать уроки по какой-нибудь отрасли знания у меня или у Андрея Петровича? Намерены ли вы чем-нибудь заняться, кроме ваших кукол и собачек? Мне кажется, что вам скоро наскучат детские игры…

– Да, я готова, – воскликнула Варвара Егоровна, – кто ж тебе сказал, что я только способна играть в куклы?

– Пожалуйста, не обижайтесь. – Василий Егорыч поцеловал сестру. – Теперь позвольте спросить, какой предмет вы желаете изучать?

– Я, право, не знаю, – сильно покраснев, сказала девушка.

– Хотите, я вам буду читать гигиену – уменье сохранять свое здоровье? – предложил Новоселов.

– С удовольствием, – ответила будущая ученица.

– Ах, Basile! чего ты не затеешь? – возразила мать, – скажи, ради бога, к чему эти уроки? Ведь она читала много: например, «Хижину дяди Тома», Островского, Тургенева, мало ли кого?

– Ну, пусть играет в куклы, – сказал молодой человек.

– Maman, я с удовольствием готова поучиться чему-нибудь…

В это время старик обратился к Новоселову:

– Ничего! Займитесь с нею… как сохранять здоровье, всякому надо знать… А то, признаться, мне доктора наскучили… Надо делать так, чтобы обходиться без них; я век целый прожил без всяких лекарств…

– А вы мне, Егор Трофимыч, позвольте у вас брать уроки сельского хозяйства, – сказал Новоселов.

– С большим удовольствием, – ответил старик, – вы как думаете насчет хозяйства? у нас тут свой университет.

Хозяйка поднялась и объявила, что отправляется наверх; она пригласила с собой сына, чтобы он рассказал ей кое-что про графа.

– Через полчаса я буду во флигеле, – сказал молодой Карпов Новоселову, – если соскучитесь, приходите.

VII

БЕСЕДА В КАБИНЕТЕ

Дамы с Василием Егоровичем отправились наверх; старик повел Новоселова в свой кабинет, приказав слуге зажечь лампу.

В кабинете на стенах висели фамильные портреты, связки ключей от кладовых, барометр, сабли с портупеями и целый ряд старых картузов, которые когда-то носил Карпов; на столе лежали конторские книги; очки, мешочки с образцами овса и гречихи, молитвенники. В переднем углу, украшенные вербами, помещались образа в золотых киотах, внутри которых хранились бархатные шапочки от святых мест, венчальные свечи и аномалии хлебных злаков: двойные, тройные и даже семерные колосья ржи и пшеницы.

– Прошу покорно, – сказал старик, указывая гостю на диван и сам располагаясь в креслах.

Новоселов закурил сигару и начал:

– Мне, Егор Трофимыч, хочется поближе познакомиться с положением сельского батрака. Сколько вы платите своим рабочим в год?

– Цена разная, – сказал старик, искоса поглядывая на собеседника, – впрочем, никак не более тридцати пяти рублей в год… харчи мои…

– А одежда?