Издалека и вблизи

   Роскошны вы, хлеба заповедные   Родимых нив,   Цветут, растут колосья наливные,   А я чуть жив!   Ах, странно так я создан небесами,   Таков мой рок,   Что хлеб полей, возделанных рабами,

   Нейдет мне впрок!^{21}

Тунеядцам пища служит отравой; вся жизнь их не что иное, как патологический процесс; их фешенебельные квартиры – больницы, где в сильном ходу геморрои, желудочные катары, изнурения, расслабления, „укрепляющие эликсиры, питательные шоколады“, сверх всего этого хандра и непомерная скука… Никто из этих господ не может сказать, что его не грызет какой-то червяк, который —

   В сердце уняться не хочет никак;   Или он старую рану тревожит,   Или он новую гложет».

– Какую глубокую правду вы говорите, Андрей Петрович! – воскликнул граф, – позвольте пожать вам руку! Я не знаю, каким светом!.. – Граф не договорил и взялся за голову, как будто хотел оттуда вытряхнуть что-то… – Представьте себе, – продолжал он, – у меня есть один знакомый в Петербурге, богач страшный. Само собою разумеется, каких-каких благ он не испробовал в своей жизни: он прежде времени облысел и согнулся, так что не может сидеть прямо, а поднявши ноги вверх… этот человек обыкновенных блюд уже не может есть: сидя спиной к своему повару, он приказывает ему изготовить, например, дупеля, но так, чтобы эта птица ни под каким видом не походила на самое себя: «Положи, говорит, в него мозгов, трюфелей»… вообще черт знает чего… Что ж бы вы думали? на этих днях получаю известие, что этот господин хотел застрелиться…

Новоселов продолжал: «Несмотря на роскошь, которой окружены эти несчастные, они покоя себе не видят: то устремятся за границу, то опять на родину, и так далее. Жизнь для них не имеет ни малейшего смысла. Вот к чему можно прийти в наше время. Привожу слова другого поэта:

   Под бременем бесплодных лет

   Изныл мой дух, увяла радость,   И весь я стал ни то ни се.   И жизнь подчас такая гадость,   Что не глядел бы на нее!»

– Итак, – обратился Новоселов к Варваре Егоровне, – теперь мы с вами узнали, отчего происходит вся эта кутерьма. В подтверждение сказанного приведу слова евангелия.

Учитель взял лежавшую на столе книжку с золотым распятием на переплете и с расстановкой прочитал следующее: «Блюдите и хранитеся от лихоимства: якоже не от избытка кому живот его есть от имения его: душа больши есть пищи и тело одежды. Продадите имения ваша и дадите милостыню. Сотворите себе влагалища не ветшающа, сокровище неоскудеемо (то есть займитесь самоисправлением, – добавил учитель): да будут чресла ваши препоясана и светильницы горящий (разумеется нравственный мир человека). Блаженыи раби тии, их же пришед господь обрящет бдящих. Аще же речет раб в сердце своем: коснит господин мой прийти, и начнет бита рабы и рабыни, ясти же и пити упиватися. Приидет господин раба того в день, в онь же не чает, и в час, в онь же не весть (припомните судию милосердого, о котором говорил Василий Егорыч). Той же раб биен будет много». Запишите эти тексты в свою тетрадку, – сказал Новоселов девушке, – еще присоедините слова апостола: «Не трудивыйся – да не яст». На том мы пока и остановимся. Слушатели сидели в раздумье. Граф раза два вздохнул, устремив взор в угол аудитории и играя брелоками на своих часах. Василий Егорыч обратился к сестре с такими словами:

– Ну, что же ты, убедилась в необходимости труда?

– Еще бы! – промолвила девушка.

– Это главное! Я рад, что из тебя не выйдет сахарная барышня… Тебя, может быть, занимает вопрос: кто эти дармоеды, о которых говорилось в лекции?

– Дармоеды – это мы все!.. Положим, наши предки Рим спасли; да мы что сделали такое?.. Не правда ли, граф?

– О! без сомнения!.. – тоном передового человека сказал граф.

– Вот мы когда заговорили о деле-то! – объявил Василий Егорыч. Все встали из-за стола. – Что называется, до самого корня…

– В настоящее время, – подтвердил граф, – когда, так сказать, все в каком-то напряжении… чего-то ждут…

– И мечуться от скуки, – добавил Карпов. Граф засмеялся. Новоселов обратился к Василию Егорычу:

– Как бы мне найти покупателя на свою землю?

– Найдутся, не беспокойтесь! Я сегодня скажу отцу, не купит ли он?

– Андрей Петрович хочет последовать словам евангелия: «Продадите имения ваша», – заметил граф.

– «И дадите милостыню», – прибавил Новоселов.

– Что же, вы хотите буквально исполнить эти слова? – спросил граф.

– Я хочу одну половину имения продать, а другую отдать мужикам.

Граф окинул с ног до головы проповедника и взглянул на его учеников, как бы приглашая их разъяснить слова своего учителя.

Василий Егорыч, скрестив руки, начал: