Издержки хорошего воспитания

«Скотт! В двух словах хочу сообщить Вам, что я приеду в „Риц-Карлтон“ седьмого февраля и, вероятно, пробуду там дней десять. Если Вы позвоните мне как-нибудь дождливым днем, я приглашу Вас на чай.

Искренне Ваша, Йенси Боумен».

VII

Йенси поселилась в «Рице» только потому, что однажды в разговоре со Скоттом упомянула, что всегда останавливается именно там. Когда она приехала в Нью-Йорк — холодный Нью-Йорк, необычайно грозный Нью-Йорк, совсем не похожий на прежний веселый город театров и свиданий в коридорах отелей, — в кошельке у нее осталось двести долларов.

Ее счет в банке изрядно отощал, и в конце концов, скрепя сердце, пришлось разорить сокровенные три сотни, чтобы сменить траурное черное платье на симпатичное, нежное и не вполне траурное.

Войдя в отель как раз в тот момент, когда изысканно одетые постояльцы собирались на завтрак, она решила, что удобнее будет напустить на себя вид скучающей непринужденности. Клерки за стойкой наверняка знали о содержимом ее бумажника. Она воображала, что мальчишки-коридорные хихикают, поглядывая на заграничные наклейки иностранных отелей, которые она отпарила от старого отцовского чемодана и прилепила к своему. Эта последняя мысль ужасала ее. А вдруг эти самые отели и пароходы с громкими названиями уже давным-давно лежат в руинах или ржавеют?

Барабаня пальцами по стойке, она думала: а если ей откажут здесь, сможет ли она заставить себя улыбнуться и удалиться достаточно невозмутимо, чтобы обмануть двух богато одетых дам, стоящих рядом? Самоуверенности двадцатилетней девушки должно хватить, чтобы испариться! Три месяца жизни без покровительства и защиты оставили неизгладимый след в душе Йенси.

— Двадцать четыре шестьдесят два, — безразлично произнес клерк.

Ее сердце снова забилось ровно, когда она последовала к лифту за мальчишкой-коридорным, мимоходом бросив равнодушный взгляд на двух разодетых дам. Какие у них юбки — длинные или короткие? Длинные.

Интересно, а на сколько можно удлинить ее костюмную юбку?

За обедом ее дух воспарил. Ей поклонился метрдотель. Тихая трескотня бесед, приглушенный гул музыки утешили ее. Она заказала «королевскую дыню», яйца «сусет» и артишоки. Мельком взглянув на появившийся у тарелки счет, она черкнула на нем номер своей комнаты. В номере она раскрыла на кровати телефонный справочник и попыталась найти своих давно разбросанных по стране нью-йоркских приятельниц. Но когда телефонные номера с гордыми примечаниями «Плаза», «Серкл» и «Райнлендер» уставились на нее, она неожиданно почувствовала холодный порыв ветра, сдувший ее неустойчивую самоуверенность.

Эти девушки, знакомые по школе, по каникулам, или по вечеринке, или даже по выпускному балу в колледже, — на что могла она притязать у них, чем очаровать теперь, несчастная и одинокая? У них были возлюбленные, свидания, развлечения, расписанные на неделю вперед. Ее навязчивая памятливость может их даже раздосадовать.

Но четырем подругам она все-таки позвонила. Одной не было дома, другая уехала в Палм-Бич, третья — в Калифорнию. Единственная подружка, которую удалось застать, радостно сообщила Йенси, что лежит в постели с гриппом, но позвонит ей сразу же, как только выздоровеет и сможет выходить. После этого Йенси сдалась — с подругами не получилось. Придется создавать иллюзию веселья по-другому. Создание такой иллюзии было обязательной частью ее грандиозного плана.

Она взглянула на часы — три часа дня. Скотт Кимберли уже давно должен был позвонить или, по крайней мере, хоть как-то дать о себе знать. «Хотя, может, он занят в клубе, — заколебалась она, — или покупает какие-нибудь галстуки. Наверное, он позвонит в четыре».

Йенси отдавала себе отчет, что нужно действовать быстро. Она рассчитала, что сто пятьдесят долларов, потраченные разумно, помогут ей продержаться недели две, не более. Мысли о поражении, страх, что потом она будет не только одинокой, но и без гроша в кармане, еще не одолевали ее.

Ей и раньше доводилось обдуманно расставлять силки на мужчин — ради забавы или заманчивого приглашения или из любопытства, но впервые она строила планы, обремененная необходимостью и отчаянием.

Ее главнейшими козырями всегда были ее происхождение и навязанное поклонникам впечатление, что она популярна, желанна и счастлива. Именно такое впечатление она должна создать теперь — и создать практически с нуля. Скотт должен думать, что добрая половина Нью-Йорка лежит у ее ног.