Изгиб дорожки – путь домой

«Он использовал нетрадиционные, запасные инструменты, которые ассоциировались с „крутым“ звучанием: валторны, вибрафон, электрогитару и – что было особой фишкой Манчини – очень активную секцию флейт, включая альтовую флейту и редкую басовую флейту. Инструменты часто записывались индивидуально, чтобы подчеркнуть мелкие детали… Было много пустого пространства. Это было действительно круто». Манчини придавал налет бибопа телевизионной ерунде вроде «Питера Ганна» и «Мистера Счастливчика» – точно так же, как впоследствии Куинси Джонс напишет саундтрек для сериала «Железная сторона», а пианист Лало Шифрин переработает незабвенную музыкальную тему из «Агентов А. Н. К. Л.». (И Шифрину, и Джонсу обоим довелось поработать с гастролирующим оркестром Диззи Гиллеспи, а одним из ранних наставников Джонса был Рэй Чарльз.) Композиции Манчини, такие как «Dreamsville» и «A Profound Gass» (sic!

), вдохновили Фейгена заинтересоваться джазом, и, пишет он, «из таких фрагментов стиля и хайпа я выстроил в своем воображении что-то вроде Диснейленда крутости». На мгновение мы окунаемся в фантазии юного Дональда о том, как Манчини пишется на студии: «Все курят „Пэлл-Мэлл“ или какие-то другие крепкие сигареты без фильтра. Хэнк раздает всем их партии. Когда они начинают продвигаться по нотам, плотная занавесь звука вытекает наружу и парит в воздухе – роскошная, как бархат». Нечасто встретишь музыканта, который так хорошо описывает процесс звукозаписи.

Существует масса книг, посвященных разбору красивых текстов песен и поиску в них ускользающего глубинного «смысла», но нередко в душу нам забираются не слова, а какие-то обрывки полузабытых мелодий; музыкальная тема из старенького ситкома может разнести нас в клочья куда эффективней, чем большинство известных хитов, возглавляющих чарты. Беккер и Фейген знали все о скрытой силе тона и фактуры в музыке. Чем больше студийного времени они могли себе позволить, тем больше они исследовали этот мир звукового пространства, наслоения и контрапункта. На альбомах «Aja», «Gaucho» и фейгеновском сольном «The Nightfly» музыкальная текстура важна не меньше, чем стройный текст. Послушайте «Black Cow» с альбома «Aja»: романтические отношения, погрязшие в вялости и рутине. Взаимные обвинения каймановой черепашкой подняли свою зубастую голову, и разрыв уже явно не за горами: «Не могу больше плакать, / Пока ты где-то ходишь»[98]

. Ритм раскручивается будто под мощным наркозом. Тун-тун-тун – сквозь огромную черную тучу. Затем («как раз когда все четко видно»[99]) мы сворачиваем за угол, и музыка оживляется, становится почти безудержно радостной: праздничный парад из приветственного баса и яркого клубного саксофона.

Или включите «New Frontier» («Новые рубежи») с альбома «The Nightfly», которая, едва вступив, сразу оглушительно мчится вперед. Барабаны прыгают и скользят, как моторные лодки, отчаливающие от летней пристани; электропианино подначивает вас с заговорщической улыбкой. Припев поднимается и опускается, как солнечные пылинки на террасе. Но за этой завесой солнечных брызг есть что-то еще: странная, несмелая гитарная партия петляет сквозь песню, словно навязчивая фоновая мысль. Вся песня строится на мажорных аккордах и звучит столь искрометно, что утягивает вас в счастливый транс, и только позднее, оглянувшись назад, начинаешь отдавать себе отчет, какой сложный трюк проворачивает Фейген. «New Frontier» – это выжимка тайных страхов, дремлющих под аквамариновой безмятежностью веселого жаркого лета. Фейген звучит жизнерадостно, как сорокапятки The Supremes, но «главное на новых рубежах – выживание»[100]. Понимайте как хотите. Вне контекста это отдает ожесточенной реальной политикой. Но выживание – это тоже жизнь, и в конечном счете «New Frontier» – это игра в «Лимбо» на очень низкой высоте и празднование новой страницы истории, которая привела нас в лимб.