Воздух горел. Как и положено в преисподней. И кипел смоляной пар в котлах – мотоциклетным урчанием. Желтые волны бороздили пространство. Накрывали лицо. Внутри их была раскаленная пустота. Жар и сухость. Лопалась натянутая кожа. – Пить . . .- попросил он. Где-то здесь была Лаура.- Воды . . .- В горле хрипело. Деревянный язык царапал рот. До крови. Которой не было. Она превратилась в глинистую желчь и огнем растекалась по телу. Он знал, что так будет долго. Тысячу лет – бесконечность. Пламя и желчь. И страх. И кошачьи когти, раздирающие внутренности. Темная фигура отца Герувима, по пояс в густых лепестках огня, торжественно поднимала руки. Звенела яростная латынь. Соскальзывали рукава сутаны. Жилистые локти взывали к небу. Око свое обрати на мя, и обрету мир блаженный и вечное успокоение! . . Небо безмолвствовало. Вместо него был дым от горящей серы. Ватный и глухой. Радостные свиные морды, оскалившись загнутыми клыками, выглядывали оттуда. Похожие на полицейские вертолеты – он как-то видел во время облавы. Точно такие же. Хрюкали волосяные рыла. Морщились пятачки с дырами ноздрей. Они – ждали. Когда можно будет терзать. Он принадлежал им. Бог отступился. Они протягивали желтые когти. Сияющий серебряный крест отца Герувима был последним хрупким заслоном.
– Пить . . .
Лаура была где-то рядом: он чувствовал едкое облако ненависти. Воды она не даст. И отец Герувим тоже не даст. И никто не даст воды.
Это наказание за грех. Плач будет слезами и кровью!
Он сжался – голый и худой мальчик на грязном полу. Впалый живот дрожал под вздутыми ребрами. Жирные, натертые сажей волосы залезали в трепещущий рот. Он ждал боли, которая раздавит его, передернет корчей, заставит биться головой о паркет и, сломав горло, выть волчьим голодным, леденящим кровь воем.
Незнакомый голос громко сказал:- Подонки!..- И второй, тоже незнакомый, сказал:- Спокойнее, Карл .. .- Послышались шаги, множество торопливых шагов. Двинули тяжелым, посыпалось – звякая.- Во имя отца и сына!- крепко сказал отец Герувим. Мальчик съежился. Но боли не было. Совсем не было. И пламя опадало бессильно.- Тебя убить мало,- сказал первый.- Спокойнее, Карл.- Они все садисты – святые отцы.- Вы мешаете законоразрешенному обряду, я вызову полицию,- это опять отец Герувим.- Пожалуйста. Лейтенант, представьтесь,- властно и холодно сказал второй голос. Щелкнули каблуки.- Лейтенант полиции Якобе! Инспекция по делам несовершеннолетних.- Второй, холодный, голос произнес с отчетливой угрозой:- Вам известно, что экзорцизм допускается законом только с разрешения родственников и в присутствии врача?- Во имя отца и сына и святого духа …- Лейтенант, приступайте!- Но благословение господне!- В тюрьму пойдешь с благословением!- Спокойнее, Карл. Доктор, прошу вас . ..
Чьи-то руки очень осторожно подняли его.- Бедный мальчик …- понесли. Опустили на диван. Обыкновенные руки, человеческие. У отца Герувима словно яд сочился из пальцев – на коже оставались красные пятна. Лаура подкладывала ладонь, как кусок льда,- немел и тупо ныл промерзающий лоб.- Бедный мальчик, ему, наверное, месяц не давали есть.. .- Не месяц, а две недели,- мог бы сказать он. Или три? Он не помнил. Струйкой полилась вода в запекшееся горло. Сладкая и прохладная. Необыкновенный вкус. Он открыл глаза. Как много их было! Черные тени в маленькой комнате.