Изгнание Изяслава

Елак видит, как загораются глаза хана от его песни. Ирци хорошо знает, что поет правду. Ему хочется крикнуть: будь проклято чрево матери, выносившее тебя, Сатмоз! Будь проклят день, в который ты родился! Но вместо этого он поет:

Она достойна стать твоей женой, мудрый хан,

ты, что шевелишь дыханием далекие реки,

я славлю твои руки, Сатмоз, что будут обнимать

нежный стан,

сильные руки и могучее тело!

Кое-как ирци допел свою песню и незаметно пробрался к выходу из юрты. Ночь была теплой, легкий ветерок шевелил его волосы. В сухих глазах не было слез, и теперь, когда можно было застонать, он молчал...

В юрте что-то кричали, пели хриплыми голосами, Елак побрел куда глаза глядят. На холме остановился, прислушался. Где-то плакали шакалы. Звезды блестели холодным безразличным светом, как блестят льдинки. И Елак впервые ощутил, как он мал и как ничтожен под этим высоким небом и бескрайней степью. Он впервые понял, что его жизнь и судьба кажутся важными и нужными лишь ему одному... А этим мерцающим звездам, и густым травам, и даже тем орущим людям он так же безразличен, как кузнечик или капля воды...

7

Хан не спешил с выполнением своих обещаний. Прежде чем совершить набег на землю Рус, он снарядил послов к соседним племенам - договориться о союзе против русичей.

Послы должны были сказать половецким ханам:

"Время для большого похода в землю Рус созрело. Русичи, словно волки, грызутся между собой. Киевский князь разбил князя полоцкого и сжег его города. Русичи устали от убийства своих сородичей, им будет не до нас. Чьи руки жаждут добычи, пусть идут с могучим ханом Сатмозом. Да будет славен Аллах! Да будет доволен обилием жертв грозный тягри!"

Послы привезли радостные вести. Соседние ханы ответили: "Да продлит тягри твою жизнь, многомудрый хан! Мы идем с тобой, и наши лучшие воины идут с нами".

В середине мая орда Сатмоза двинулась в землю Рус, обрастая по пути новыми тысячами воинов. Орда растянулась настолько, что задние не видели передних, а ведь половцы различали предметы, если позволяла местность, на расстоянии дня пути, за десятки верст.

В центре колонны ехал сам Сатмоз с сотней телохранителей. Среди них был и певец хана Елак. Ему хотелось забыться в бою. Он мечтал захватить богатую добычу и стать равным Сатмозу. Пусть Оголех услышит о его славе, пусть ее сердце замрет от гордости за него и заболит от терзаний.

Чтобы хан ни в чем не испытывал недостатка в пути, за ним везли юрты, жен и рабынь. На одной из колымаг с кожаным покрытием ехала девочка-рабыня Узаг.

По мере продвижения половцев степь постепенно менялась. Словно одинокие часовые появлялись деревья. Узаг казалось, что уже запахло Русью. Она верила: свои, русичи, разобьют поганых и освободят ее. И однажды она выпрыгнула из колымаги, стремительно подбежала к белокорой березке, обняла ее, зашептала:

- Я не Узаг, я - Марийка...

Половцы двигались все дальше и дальше. За ними оставалась пустыня. Кони съедали и вытаптывали всю траву.

Уже загорелись первые русские села. Уже по земле Русской разнеслась вонь от нечесаных голов, от грязных тел, запах конского пота, гортанные крики на чужом языке. И уже покатилось в плаче женщин и визге детей страшное известие:

- Поганые идут! Половцы! Степь на Русь течет!

Глава XV

ТАМ, ГДЕ ЯРОСЛАВ РАЗБИЛ ПЕЧЕНЕГОВ...

1

- Поганые! Половцы идут силой неисчислимой!

Измученный гонец едва держался на ногах. Казалось, не усталость, а тяжесть привезенного известия согнула его плечи.

Воевода Коснячко расспросил его о направлении, по которому движутся половцы, о приблизительной численности врагов. Князь Изяслав велел позвать прибывшего в Киев Вышату Остромирыча, тысяцких Жарислава и Склира Жариславича и ближних бояр на думу.

Князь был бледен, его пальцы дрожали, и, чтобы скрыть эту дрожь, он все время вертел что-то в руках. Бояре притворялись, будто не замечают растерянности повелителя.

- Думайте, бояре мои, что делать, - сказал князь.

Наступила гнетущая тишина.

Первым заговорил Жарислав:

- Мыслю, княже-господине, выждать нужно. Говорили святые мудрецы: "Не поспешностью, а осторожностью". Поганые на переяславльской земле душегубство творят. Может, до наших краев и не докатятся. Всеволод, брат твой меченосный, их остановит. "И да вступится брат за брата..." А если поганые испугают Всеволода, ты, светоносный, ударишь на них. Поганых усталость одолеет. Они и ратиться с нами не захотят. И отгонишь ты их, яко в Писании молвлено: не мечом, а миром.

Гневно заговорил тысяцкий Гарлав:

- Ты, боярине, мягко стелешь, да жестко спать. Лисой вьешься, волчьи клыки прячешь? Чего хочешь? Тайный умысел имеешь. Чтобы Всеволода разбили. А ты с детьми своими еще больше нужен князю станешь. Ибо на кого же господину надеяться? Да только не будет так. Слышишь, волче, не будет!

Склир Жариславич внимательно смотрел на шею тысяцкого Гарлава. Там краснел давний рубец от сабли печенега. Склир очень жалел, что удар печенега оказался слаб.

"Проклятый, узнал про замысел отца, - думал Склир. - Надобно загладить неосторожное слово".

Он низко поклонился князю: