Видную роль в развитии готицизма опять-таки сыграли представители шведской общественной мысли. Крупными апологетами готицизма явились шведские историки XVI в. Юханнес Магнус (1488-1544) и Олаус Магнус (1490-1557). В их сочинениях мысль о приоритете германцев в европейской истории связывалась с образом Швеции как прародины готов, с обоснованием готского происхождения шведских королей и описанием их героических деяний на протяжении тысячелетий, с рассказами о их победоносных походах и т. д. Особую поддержку готицизм получил в Швеции в XVII столетии, в период правления Густава II Адольфа, на фоне громких побед шведской армии в Тридцатилетней войне (1618-1648). На основе готицизма того времени, с одной стороны, начинается серьезное изучение скандинавскими историками прошлого своих стран, а с другой, развивается склонность к романтической идеализации этого прошлого. При короле Густаве II Адольфе (1611-1632) представление о древнем величии шведских королей и грандиозных масштабах их завоеваний достигло апогея своего развития и легло в основу шведской историографии.
В русле готицизма понятия «готское» и «германское» постепенно слились в одно целое. На определенном этапе к ним добавился третий синоним, «норманское», и в итоге сложился историографический штамп: «готский период» в европейской истории стал отождествляться с «норманским периодом». Этим мы обязаны также шведскому готицизму, в частности, работам шведского религиозного деятеля Олауса Петри (1493-1552), который впервые в шведской историографии затронул тему походов и завоеваний скандинавских викингов. О. Петри утверждал, что в иностранных хрониках часто упоминаются погтаппогит или nordmen и вполне очевидно, что они могли происходить только из трех скандинавских стран[32]. Почему это очевидно, не разъяснялось. Одной из таких «иностранных хроник», вероятно, были ставшие затем знаменитыми свидетельства итальянского историка и дипломата X в. Лиудпранда, который отметил, что итальянцы называли русов нордманами и объяснил, почему: от тевтонского nord - север, и man - человек, откуда и получаются северные люди, северяне. Вот этих самых северян средневековых хроник представители шведского готицизма и стали поселять исключительно на Скандинавском полуострове, открыв путь для произвольных толкований сообщений средневековых хронистов.
Идеи шведского готицизма использовались представителями общеевропейского готицизма, прежде всего немецкого и английского. Сначала посредническую роль сыграла немецкоязычная литература. Затем готицизм стал популярен и в Англии XVI-XVII вв. В сочинениях по английской истории стали использоваться представления шведских авторов о готах как выходцах из Скандинавии и общем готском происхождении всех германских народов. Англосаксы связывались по происхождению с древними германцами, саксы рассматривались как ветвь готов, целые рои которых вылетали из северного улья и под руководством Одина завладевали всеми землями Балтийского региона. Соответственно и «Атлантида» О. Рудбека, со всеми ее «причудами фантазии», была встречена в Англии с энтузиазмом[33].
Фимиам, который курили О. Рудбеку в Англии, не прошел мимо внимания также и французских просветителей, особенно Ш. Л. Монтескье. В своем сочинении «О духе законов» (1748) он писал о О. Рудбеке в самых лестных тонах[34]. Норвежский историк Й. П. Нильсен отметил, что именно у «Монтескье мы находим представление о скандинавах как основопожниках монархии»[35]. Аналогичные идеи встречаются и у Вольтера в его «Истории Карла XII»[36].
Таким образом, в 1735 г., когда Г. 3. Байер опубликовал свою статью «О варягах», слава «Атлантиды» О.Рудбека была в самом зените, а сам О.Рудбек пользовался признанием ведущих авторитетов западноевропейской общественной мысли. В сущности, родившись в конце XVII в., Г. 3. Байер вырос и сформировался как мыслитель в условиях безраздельного господства рудбекианизма, продолжавшего свое триумфальное шествие вплоть до середины XVIII в. Поэтому в 1726 г., когда Байер прибыл в Петербург, он имел уже вполне сложившийся взгляд на русскую историю. Мифы о гипербореях обеспечили теоретическую базу, сомневаться в респектабельности которой было бы просто провинциализмом. Не было места для сомнений в том, что летописные варяги - это скандинавские волки, бесстрашные и удачливые бродяги и разбойники. Опираясь на готицизм и рудбекианизм, Г. 3. Байер увидел в Вертинских анналах - источнике, который он и ввел впервые в научный оборот - неопровержимое доказательство истинности теорий, на которых сам же был воспитан. Рассказ Вертинских анналов о посольстве византийского императора Феофила к императору франков Людовику I в 839 г. и появлении в Ингельгейме в составе посольства представителей народа «рос» (Rhos), правитель которого носил титул хакана (Chacanus), сообщение об их принадлежности к свеонам - все это было увязано в один узел байеровским переводом слов «eos gentis esse Sueonum» как «от поколения шведы были»[37].