Но как только он стал спускаться с Агоры к своему дому, кто-то громко окликнул его по имени, и, обернувшись, он увидел группу молодых воинов; большинство из них сверкало доспехами его собственного изготовления. В середине ее, возвышаясь над остальными, находился сам командующий экспедицией, Алкивиад, с ним были несколько незнакомых Аристону молодых всадников и двое в гражданской одежде. Одним из этих двоих, к удивлению Аристона, оказался Автолик; удивление это было вызвано тем, что такой непревзойденный боец, как сын Ликона, должен был бы одним из первых присоединиться к экспедиции; но, подойдя поближе, он понял, почему его друг и соперник не был в доспехах: левая рука Автолика висела на перевязи, и Аристон заметил, что она привязана к деревянной дощечке. Сломанная рука для ленивого и беспечного красавца атлета была, разумеется, вполне достаточным предлогом, чтобы остаться дома. В другом Аристон узнал Перикла, сына бессмертного государственного мужа. «Он наверняка остается в Афинах по политическим соображениям, – подумал Аристон. – Жаль. Говорят, что он у нас один из лучших морских военачальников».
– Эй, Аристон! Аристон! – насмешливо крикнул Алкивиад. – Должен сказать, что ты совершенно не подходишь для роли Гефеста, которую выбрал. Кузнец богов был уродливым и хромым и женат на прекрасной Афродите, а ты…
– Ну а я достаточно уродлив, правда, пока еще не хромой, – в тон ему ответил Аристон. – Приветствую вас, калокагаты! А ты, старина Автолик, я вижу, прекрасно сыграл бы роль покалеченного Гефеста!
– Это все твой тезка, личный панкратиаст Хармида, – простонал Автолик.
– Он чем старше, тем зловреднее – и сильнее. Представляешь, сломал мне руку как тростинку. Угораздило же меня бороться со стариком Аристоном. Ну а ты, прекрасный юный Аристон, как твои любовные дела?
– Я все тебе расскажу вместо него. – Алкивиад был явно в игривом настроении. – Он разочаровывает меня. Ему бы следовало жениться и таким образом предоставить мне Афродиту, чтобы я мог сыграть для нее роль Ареса. Но он не только не дает мне никакой возможности украсить его лоб рогами, но и вообще довольствуется одним очень скучным мальчиком – я полагаю, вы все знаете Даная, сына Пандора?
– Я его знаю, – заявил Перикл, – но вот что касается того, что он сын Пандора, это весьма сомнительно. Я бы даже сказал, чрезвычайно сомнительно, если, конечно, хорошо знать Пандора!
– Ты напрасно сомневаешься, – с серьезным видом продолжал Алкивиад. – Дело, судя по всему, было так. Однажды ночью госпожа Текмесса в отчаянии пошла в конюшню, отрезала хвост одному жеребцу и приклеила его к подбородку с помощью муки, смешанной с козьим молоком. После чего облачила свое прекрасное тело в хитон, украденный ею у конюха, – разумеется, уже двенадцатый месяц как нестираный. И вот, когда Пандор, в стельку пьяный, пришел домой и учуял свой любимый аромат – эту выворачивающую наизнанку вонь немытой деревенщины, – он протянул руку и нащупал эту гнусную свежевыращенную бороду. Охваченный неудержимой страстью, он прыгнул на нее и…
– Алкивиад, ради Артемиды! – взмолился Аристон.
– Клянусь Эросом, это чистая правда, – серьезно сказал Алкивиад. – Эта уловка так хорошо сработала, что она повторила ее еще трижды, снабдив, таким образом, своего августейшего педераста – к вящему его неудовольствию – большой семьей. Но как бы там ни было, Данай стал причиной самого громкого скандала года. Раскройте свои уши, друзья. Из-за любви к Данаю наш друг Аристон отдал поэту Софоклу лучшую гетеру во всей Аттике!
– Я слышал об этом, – сказал Перикл, – но не поверил.
– И правильно сделал, – сказал Аристон, – поскольку здесь нет ни слова правды.
– А вот и есть! – резвился Автолик. – А теперь наша маленькая Феорис носит ребенка, которого этот старый развратник Софокл по глупости считает своим!
– Тогда он заслуживает глубочайшего восхищения, – невозмутимо произнес Перикл. – Любой, кто в возрасте Софокла имеет какие бы то ни было основания рассчитывать на нечто подобное, достоин того, чтобы быть увенчанным лавровым венком на ближайшей Дионисии.
– Счастливое дитя! – заметил Алкивиад. – Оно несомненно будет прекрасным. Ибо Феорис очаровательнейшая из женщин, а Софокл, даже на склоне лет, один из самых красивых мужчин в Аттике. Ну а если он и заблуждается на сей счет, наш Аристон уж наверняка приложил руку к его зачатию, и он…
– Вы сказали «руку», великий стратег? – сострил один из молодых всадников.
– Всего лишь оборот речи, мой юный друг, – строго сказал Алкивиад. – Прошу вас, давайте без пошлости. Ну что. Аристон, не отужинаешь ли с нами сегодня? Уверяю тебя, все будет в высшей степени чинно и благочестиво.
– Как в прошлый раз, когда я был у тебя дома? – осведомился Аристон.
Вдруг, к его удивлению, Алкивиад протянул руку и схватил его за плечо, стиснув с такой силой, что Аристону послышался хруст собственных костей. Взглянув в лицо новоизбранного стратега, Аристон понял, что Алкивиад дает ему знак замолчать.