Изгнанник вечности (полная версия) (СИ)

И тут между камнями невдалеке снова мелькнула светло-серая тень.

— Гальгано, — услышал он мужской голос за спиной.

При свете половинки луны там стоял незнакомец в одежде монаха.

— Кто ты? — насторожился Гвидотти, но и одного взгляда ему хватило, чтобы понять, что монах безоружен, а потому неопасен, да и в голосе его не таилось никакой угрозы.

— Мое имя Габриелло, я из Сиены. Не беспокойся, это моя собака, а не волк. Все отчего-то принимают ее за волка и боятся, хотя иная собака по свирепости своей не уступит серому, — монах усмехнулся и подошел ближе. — Я пришел рассказать кое-что о твоем мече.

— Что не так с моим мечом и почему ты не обращаешься ко мне как к синьору?

— Если я обращусь к тебе как к синьору, станешь ли ты внимательнее слушать то, что я тебе скажу?

Он сбросил капюшон с головы и вблизи оказался совсем еще молодым парнем с тонкими, аристократичными чертами лица и длинными волосами — не очень светлыми, но и не темными. Собака размером с телка подбежала к нему и встала у ноги. Но она и в самом деле как две капли воды походила на волка — если она не волк, то вороной рыцаря Гвидотти — не конь!

— Однажды твой меч убил того, кто был твоим отцом…

Гальгано растерялся. Его отец жив по сей день! Или этот монашек намекает…

— Ты пытаешься опорочить мою мать?! — рыцарь схватился за рукоять своего меча, готовый сейчас же наказать хулителя.

— Постой, Гальгано. Постой-те, синь-ор Гвидотти, — нарочито отчеканивая каждый слог, повторил Габриелло. — Я понимаю, что человеку, понимающему Священное Писание буквально, будет трудно осознать, что кроме черного и белого в этом мире еще как минимум семь цветов и совсем уж бессчетное число оттенков. Но постарайтесь хотя бы минуту послушать того, кого ваш практичный рассудок уже записал в еретики! Этот меч потом убил и вас, синьор. Вернее, вы сами проткнули им свое сердце, решив, что ваша доблесть посрамлена…

Гвидотти уже хотел уйти. Это не еретик, это просто сумасшедший, пусть бредит дальше. Но вдруг в голове его сложилась отчетливая картина: он бьется, держа в руках этот самый меч, с молодым мужчиной в легких черных доспехах. На голове противника вороненый шлем в виде морды волка или шакала. И не хочет меч разить его, как не хочет лук в виде скорпиона в руках у волкоголового пускать стрелу в Гальгано… А когда отряды тех, кого с трепетом величали демонами пустыни, разбиты наголову армией богини Исет, Гвидотти в отчаянии поворачивает собственное оружие против себя!

— Что это? — вскричал рыцарь, возвращаясь в свой мир, на холм Монтесьепи.

— Это всего лишь одна из твоих прошлых жизней, Гальгано. Только одна — но и в ней ты успел натворить такого, что не можешь остановиться по сей день. Хочешь узнать, что делал твой меч еще? Еще раньше?

— Нет! — вскрикнул рыцарь, отшатнувшись от монаха, но калейдоскоп воспоминаний уже обрушил на него битое стекло картинок былого.

Вот неведомый мир (память подсказывает: Гатанаравелла, город на погибшей Але), и высокий стройный мужчина разит этим самым мечом каких-то людей — вооруженных, безоружных, женщин, мужчин… Вот он же на планете, которую его сородичи зовут Колыбелью, а он — Пристанищем или Убежищем, с мечом в руке возвышается над лежащим в луже крови правителем.

«Меч Тассатио, Гальгано! Это меч мятежного Тассатио!

»

Оружие не бывает мирным. Оружием нельзя восхищаться так, как всю жизнь восхищался своим мечом Гальгано Гвидотти. Он даже не помнил прежде, он вспомнил только сейчас, как попал к нему этот меч: его подарил мальчишке старый друг деда, синеглазый сиенец, который любил говаривать «у нас на Сицилии» и, кажется, в самом деле был родом оттуда. Да-да, у этого пожилого вельможи были длинные светло-русые волосы и аккуратная бородка клинышком на породистом лице, а уходя, он красиво набрасывал на плечи роскошный плащ-паллиум из ярко-красного шелка, на котором золотом были вышиты бык и змея. Змея кольцом обвивала быка, ухватив саму себя за хвост. Вот как отчетливо вспомнилось все, что видел юный Гальгано, нынешнему бесстрашному рыцарю Гвидотти! И, кажется, тот вельможа-сиенец не захотел, чтобы мальчик запомнил его как дарителя меча, затуманил его память… Это было какое-то колдовство!

Все остальное Гальгано вспоминал уже в бреду. И всюду, всюду участвовал его меч. И всюду, всюду текли реки крови, вплоть до сегодняшнего дня.

— Нет! — очнулся рыцарь и понял, что все эти образы пробежали мимо него ровно за то время, пока он кричал это свое «нет», шарахнувшись прочь от зловещего Габриелло.

Пес монаха пристально глядел на рыцаря человеческим взглядом. И рука сама отбросила проклятый меч.

— Этого мало, синьор Гвидотти, — смиренно сказал Габриелло. — Меч должен перестать убивать.