Изгнанники

Эрланду казалось оскорблением памяти всех тех, кто погиб в Каэре и Вотерсбанде, то, что он еще жив. Каждым своим вздохом Барам умалял жертвы, принесенные Передуром, Джессамин и Ньяллем. Неужели Баден этого так и не понял? А ведь он и Джессамин были близкими друзьями. Да и у самого Бадена погибла птица у Отрога Фелана. И тем не менее он продолжал бороться за жизнь чужестранца, теряя собственные позиции в Ордене. Этого Эрланду было не понять.

Идея же возвращения Барама в Лон-Сер не просто оскорбительна, это уже святотатство. При одной мысли об этом Эрланд приходил в ярость. Он трупом ляжет, чтобы этого не произошло, даже доведет Орден до раскола, если будет необходимо. А все к тому и шло. На его памяти, маги не оказывались в более опасном положении.

И Эрланд решил ради уменьшения нависшей над ними угрозы любыми средствами добиться казни Барама Другого выхода у Ордена нет, а кроме того, это их общий долг. Одно простое решение, и они добьются многого: отомстят за нападение на их землю и смерть Магистров; вернут расположение и доверие народа; избавятся от угрозы распада Ордена. Старого Магистра удивляло, что такая очевидная и логичная мера до сих пор не принята Надо признать, Баден умел убеждать. Несмотря на то что на последнем Собрании его доводы на большинство не произвели впечатления, Сонель он все же сумел склонить на свою сторону. И когда маги уже были готовы проголосовать за смертный приговор Бараму, она вмешалась и, по праву Премудрой, проявила милосердие.

Но Эрланд тоже мог быть убедительным. К тому же он был твердо уверен, что выражал мнение большинства магов. Поэтому во время своего последнего путешествия в Амарид, предпринятого под предлогом представления официального ответа на доклад Бадена, Эрланд потихоньку начал склонять Сонель к своей точке зрения.

— Это не имеет ни малейшего отношения к нашим давним разногласиям с Баденом, — убеждал он ее, сидя в покоях Премудрой за чашечкой травяного чая.— Я даже признаю, что изначально ошибался и Баден не напрасно считал, что, сохранив чужестранцу жизнь, мы в чем-то выиграем. Однако те времена прошли, Сонель. Ты сама это понимаешь. Сейчас Барам — жернов у нас на шее. Пока он жив, народ не будет нам верить и конца раздорам между магами тоже не будет.

Эрланд вспоминал сейчас, стоя над розовым кустом в своем уютном теплом доме, выражение нерешительности и беспокойства, мелькнувшее на лице Премудрой. Правда, она быстро взяла себя в руки и сменила тему, не дав ему возможности продолжать. Однако позже, провожая его до тяжелых резных дверей Великого Зала, она вернулась к этому и сказала: «Я подумаю над твоими словами о Бараме. Не буду ничего обещать, но подумаю».

Однако лицо ее говорило гораздо больше. Эрланд понял, что теперь вопрос не в том, казнят ли Барама, вопрос — когда.

Наверное, этим летом, думал он, стараясь дотянуться до сухого цветка в самой середине куста. А может, и раньше, надо только еще пару раз наведаться в Амарид. Ему даже пришло на ум организовать пикеты у тюрьмы. Он глянул в окно на серое небо и летящий в стекло снег. Не сейчас, конечно, а весной. Подобные действия ускорят развязку. Если жители Амарида будут громко требовать смерти Барама, долго убеждать никого не придется. Да, пикеты — это блестящая мысль.

Садовым ножом он срезал мертвый цветок и порезал палец. Быстро отдернув руку, старый Магистр посмотрел на выступившую каплю крови. Пососав ранку, улыбнулся собственной неосмотрительности. Вот тебе урок, подумал он. Не отвлекайся от ближайшей задачи, неважно, подрезаешь цветы или сражаешься. Улыбка на его старом лице стала еще шире. Говорят, кровопускания иногда полезны.

13