Излучения (февраль 1941 — апрель 1945)

Мы отдохнули у капитана Мергенера, командира боевой группы. Его командный пункт оказался белым домом, точно лесничество, одиноко лежавшее на утонувшей в грязи поляне. Посреди этой заваленной военным мусором пустыни я заметил ряд содержавшихся в чистоте могил, украшенных к рождеству ветками падуба и омелы. Участок был окружен воронками, но жильцы еще не выехали; слишком велика была разница между теплым жильем и бесприютным болотом.

Боевой отряд двадцатишестилетнего командира состоял из саперного батальона, мотоэскадрона и нескольких групп. После чашки кофе мы поднялись на позицию к саперному батальону. Здесь дело обстояло несколько лучше, чем на других участках. Между деревьями перед постами дозорных по крутому склону тянулась скромная проволочная сетка. Перед ней находилась тройная цепь мин.

Установка мин, особенно ночью, — опасное дело. Мины ставят по шаблону, с тем чтобы их снова можно было обнаружить. Они должны быть хорошо спрятаны, так как бывало, что русские их извлекали и закапывали перед своими позициями. Чаще всего здесь применяют противопехотные выпрыгивающие мины, которые, когда их задевают, взлетают на высоту человеческого роста и затем взрываются. Срабатывание происходит или за счет рывка, когда нога задевает провод, или контакта с одним из трех усиков, торчащих из земли. Минное заграждение тщательно обходят, особенно в темноте, но все равно часто что-нибудь случается.

Так, недавно один фенрих с унтер-офицером и еще одним ефрейтором проверяли здесь мины. Они следовали глазами за натянутой проволокой, но не заметили, что она примерзла к кому земли, дернувшему проволку, когда на него наступили. Унтер-офицер вскрикнул: «Ну, вляпались!», и, бросившись на землю, остался в живых, тогда как взрыв разорвал его товарищей. Прежде чем мина выскочит, раздается шипение, еще есть время бросится на землю. Взрыв вызывают иногда также зайцы или лисы. Несколько недель тому назад на воздух взлетел крупный олень, бродящий в поисках самки между двумя позициями.

Капитан Абт, с которым мы все это обсуждали, наступил недавно на мину и успел броситься на землю. Он не пострадал.

— …так как их уложили не по моим указаниям. — Добавил он в дополнение к длинному непечатному выражению. Эта тирада доставила бы истинное удовольствие старому прусскому вояке.

Итак, позиция была лучше, но состав был без сил. Живут по трое в штольне, здесь же и крошечный командный пункт. Один из троих стоит на посту, к тому же еще служба, раздача пищи, шанцевые работы, установка мин, чистка оружия и рубка дров. И так без замены с конца октября на сильно обстреливаемой позиции, устройству которой предшествовали долгие и тяжелые бои.

То, что сильно стреляли, видно по лесу. В нем зияет множество воронок, среди них новые, свежие, с краев которых осыпается земля. В них еще чувствуется удушливая гарь. Снесены верхушки деревьев. Так как русские не жалеют гранат, из рядов вырывает то одного, то другого постового.

Визит к капитану Шперлингу, батальонному командиру, в его блиндаж, сложенный из дубовых жердей. Потолок подперт толстыми стволами. Двое грубых нар, на стенах полки, на них консервы, котелки, винтовки, одеяла, бинокли. Командир устал, небрит и выглядит, как человек, проведший без сна целую ночь, и не только эту. Он прыгал от дерева к дереву в темном лесу, где капало сверху, и ожидал удара, пока ревущие сталинские орудия заставляли взлетать фонтаном землю, а листву — с шумом валиться вниз. Еще убитый, еще раненый. И так ночь за ночью. К тому же и собственная артиллерия влепила снаряды в его позицию с тыла.

— Мы тут на склонах тоже не бездельничаем, так еще и наши снаряды валятся на нас в лесу.

Старый, классический спор между артиллерией и пехотой.

— Люди больше не сволочатся. Апатия. Это-то и хуже всего.

Он говорит о своем балочном перекрытии, которое не боится мин, но не выдержит тяжелых снарядов. О потерях: «Бывает, что за день никого». Болезни: ревматизм, желтуха, воспаление почек, когда все члены опухают; люди умирают на пути к медицинскому пункту.

Все эти разговоры я уже слышал в первую мировую, однако ныне ощущение страдания притупилось, стало принадлежностью войны, скорее правилом, чем исключением. Мы здесь в одной из самых больших в мире мясорубок, какие были известны со времен Севастополя и русско-японской войны. Мир автоматов, техники испытывает силу земли, ее жизнеспособность, так все это и возникает. По сравнению с этим Верден, Сомма и Фландрия — лишь эпизоды, и невозможно себе представить, что эти картины разыгрываются в других стихиях — на море или в воздухе. В истории идей вторая мировая война совершенно отличается от первой; по-видимому, это величайший со времен персидских войн спор о свободе воли. И вновь фронты протянулись совершенно по-другому, чем это видишь на карте. Первую мировую немцы проиграли вместе с русскими, возможно, что вторую они проиграют вместе с французами.