X Поток грязи проникает и внутрь помещения. Я был утром в госпитале, стоящем посреди желто-бурой топи. При входе навстречу мне вынесли гроб старшего лейтенанта, которого доконало вчера шестое ранение. Одного глаза он лишился еще в Польше.
В таких обстоятельствах необходимо соблюсти по крайней мере три условия нормального самочувствия: тепло, сухо, сытно. Это удавалось; видно было, как апатичные группы больных сумерничали в своих натопленных закутках. Преобладали простудные заболевания, притом в их острых формах: воспаления почек и легких. Здесь были часты также отморожения из-за постоянного перенасыщения воздуха влагой при температуре выше нуля — вследствие охлаждения испарением. Казалось, из людей выкачано все. У организма полностью отсутствуют резервы; тогда, слегка задев, пуля может привести к смерти, так как для борьбы даже с этим уже нет жизненной силы. Часты также поносы со смертельным исходом.
В этом месте лежат также многочисленные мины, и они несут беду. Так, на днях у края дороги нашли русского с оторванными ногами. При нем обнаружили взрыватели и сразу же его застрелили, согласно, по-видимому, тому смешению гуманности и зверства, какое сопутствует утрате способности различать добро и зло. Царство смерти становится чердаком, куда суют все, что неудобно, с глаз долой. Может быть, в этом и есть наше самое большое заблуждение.
Ночью сны. Я присутствую при разговоре между дамой в амазонке и господином средних лет, будучи сам то одним то другим партнером в разговоре и вообще чувствуя, что как индивидуум осуществляюсь в диалоге. Тут же отчетливо обнаружилась пропасть, существующая между действующим и наблюдающим: процесс, цельность которого я вначале ощущал совершенно отчетливо, приобретал диалектический характер, как только я начинал говорить. Эта картина характеризует мое положение вообще.
Утром навестил г-на Майвега, командующего в Широкой Балке частью под названием «минералогическая бригада». Так называет себя полувоенное-полутехническое формирование, задача которого — разведка, безопасность и освоение занятых нефтяных областей.
После длительного разговора мы оседлали лошадей и объехали местность. Со своими перевернутыми вышками, взорванными резервуарами она напоминала ящики для железа, какие мы видим иногда в слесарных мастерских. Заржавленные, погнутые, разобранные детали валялись вокруг, между ними — взорванные машины, котлы, баки. Мысль о том, чтобы что-то начинать делать в таком хаосе, может привести в отчаяние. То там то здесь на местности виднелись люди, поодиночке или группами; они блуждали, как посреди разваленной головоломки. Зияли свежие минные воронки, особенно рядом с вышками. Вид саперов, тщательно обследующих землю своими щупами, будил тягостное чувство, которое охватывает человека, когда даже земле под ногами нельзя доверять. Но в конце концов, подо мной была лишь смирная лошадь.
За обедом мы пили кавказское вино и обсуждали вечную тему: как долго продлится война? Майвег, десять лет проживший в Техасе в качестве инженера-нефтяника, считал, что война против России потребует предела возможного и точно так же выдохнется против Америки, причем за счет англичан и французов.
Я же, напротив, приводил доводы, что именно интенсивность войны говорит об обратном. Ведь неясность исхода — самое худшее, что можно предположить. Распространенный прогноз, что война будет длиться бесконечно, основывается, в сущности, на нехватке фантазии; его приводят люди, не видящие выхода.
Деталь: русские пленные, которых Майвег велел отобрать из всех лагерей для восстановительных работ; бурильщики, геологи, местные рабочие-нефтяники одной воюющей частью использовались на вокзале в качестве грузчиков. Их было пятьсот человек, из которых триста пятьдесят умерло на обочинах. Когда вернули оставшихся, умерло от истощения еще сто двадцать, так что осталось только тридцать.