Измена

— Мелли, если ты согласишься выйти за меня, клянусь, ты будешь для меня не просто наложницей. Мы будем вместе охотиться, развлекаться и заниматься политикой. Ты всегда будешь рядом — не как любовница или жена, но как равная мне. — Он завладел другой ее рукой. — Вообрази только, Меллиандра: мы, герцог и герцогиня Бренские, гуляем рука об руку по дворцу и беседуем: сначала о государственных делах, потом о любви и о жизни.

Странно, подумала Мелли: слова сами по себе заманчивы, но произносит он их почти без чувства, словно актер, в первый раз читающий роль. Ну что ж, герцог суховат по натуре и сам признался, что уже много лет не испытывал сильных чувств ни к одной женщине, кроме своей жены. Быть может, это природная сдержанность в сочетании со старомодной робостью и влияет на его речь.

— А мое прошлое? — сказала она, отчаянно стараясь выкроить себе время для раздумий. — Меня будут презирать из-за него.

— Если кто-то осмелится выказать вам презрение, Меллиандра, клянусь, я убью этого человека. — На этот раз в его голосе слышались чувства: хрипотца угрозы и гневная дрожь. — Я не потерплю ни единого насмешливого или презрительного слова. Сердце Мелли затрепетало от сознания громадности его власти. Он и правда способен убить любого — она нисколько не сомневалась в этом. Приятно думать, что такой человек готов защитить ее честь. Однако Мелли, не выдавая своих мыслей, отстранилась и спросила, чтобы его испытать:

— Откуда мне знать, вправду ли вы собираетесь посвящать меня в государственные дела? Вдруг это только уловка, чтобы выманить у меня согласие?

Герцог подошел к поставцу, желая налить себе вина. Найдя кувшин пустым, он повернулся к Мелли, и его меч сверкнул, бросив блик на ее лицо.

— Вы не из тех женщин, кто может просидеть весь день за пяльцами, — сказал он, приподняв в сухой улыбке уголок рта. — Садоводство, сплетни и домашнее хозяйство также вряд ли смогут вас занять. Это я и люблю в вас — ваш независимый характер и то, что вы не боитесь высказывать свое мнение. — Его улыбка теперь светилась восхищением. — Бренским дамам есть чему у вас поучиться.

— Только не тому, как красить свое лицо.

Герцог рассмеялся.

— А я-то думал, что это за пятна у вас на щеках.

— Красный сок ваших виноградников. — Втайне Мелли надеялась, что у нее не слишком смущенный вид.

— Лучше бы я его выпил.

Мелли, фыркнув, схватила с кровати подушку и кинула в него. Герцог, мгновенно выхватив меч, рассек подушку надвое, и гусиный пух поплыл по воздуху, точно снег. Герцог был великолепен в этой белой метели — смуглый, со вскинутым мечом и напрягшимися мускулами. Он окинул Мелли медленным взглядом и улыбнулся.

— В следующий раз будь проворнее.

— Нет, пожалуй. Я лучше затуплю ваш меч, когда вы отвернетесь.

— Люблю женщин, которые думают быстро.

— А я — мужчин, которые хороши даже в гусином пуху. — Оба рассмеялись, и атмосфера в комнате сделалась как-то легче, веселее — а солнце, брызнув в этот миг из-за далеких туч, подбавило веселья.

Герцог отложил меч, подошел к Мелли, сидящей на краю кровати, и стал перед ней на колени.

— Скажите же, что вы согласны, Меллиандра. Иначе, Борк мне свидетель, а запру вас тут, покуда вы не дадите согласия.

— И заставите меня собрать весь этот пух и перья?

— Притом щипцами.

Мелли смотрела на него. Он был красив: складки на его лице говорили об опыте, а крючковатый нос — о неограниченной власти. Ей нравилось, что он одевается просто, как солдат, и что в каждом его движении сквозит гордость. В отличие от Кайлока он умеет смеяться и обладает чувством юмора, и Мелли, зная, что он может быть холодным и расчетливым, была все же уверена, что он никогда не бывает жесток. В этом он далек от Кайлока, как небо от земли.

— Что скажете, Меллиандра? — мягко спросил он.

Она стряхнула пух с его плеч, ощутив пальцами твердые как камень мускулы.

— Я согласна выйти за вас замуж, Гарон, герцог Бренский. Согласна стать вашей женой.

* * *

Пора было уходить. Сердце уже оправилось от страшного предчувствия, а ветер во дворе пробирал до костей. Руки жались одна к другой под одеждой словно птицы в гнезде; придется принять снадобье, иначе они не распрямятся.

Уже собравшись встать со скамейки, Баралис ощутил острую боль в груди. Сердце остановилось. Левая рука налилась тупой тяжестью. Но даже в охватившей душу панике Баралис понял, что виной тому второе откровение. Куда более могучее, чем первое, оно пресекло зрение и мысли, и видение заняло место переставшего биться сердца.

Не только в голове, но и в чреве возник образ девушки с темными волосами. Ее губы шевелились, произнося слова, которых он не слышал, и мужчина, к которому она обращалась, был тенью, не имеющей формы. Он знал эту женщину! Он видел ее обнаженной — она выходила из ванны, и огонь свечи играл на ее покрытой рубцами спине. Дочь Мейбора, Меллиандра.

Как только он произнес про себя ее имя, видение ушло обратно в сердце, и этот толчок пронзил хребет как молния. Сердце забилось снова, неровно и гулко, подчиняя тело своему такту. Легкие вытолкнули воздух, и Баралис ощутил на языке вкус духов и дорогого вина.