Измена

Но сказал всё равно зря. Мари удивилась, откуда я про магазинчик знаю. А я пока не могу объяснить ей, что я тут не впервые. И что гостиница выбрана не по каталогу. И что она, Мари, — моя единственная слабость, из-за которой я иногда совершаю ошибки. Ошибки редкие, не имеющие значения, — вот как эта, с магазином, — но всё же ошибки.

Завтра я попытаюсь объяснить Мари, что все наши планы на отдых — ложь. И отдыхать нам не придётся. Потому что не позднее, чем через три дня, я буду убит.

1.2. Вадим и Глеб

Москва. 12 декабря 1991 года.

— Почему я, товарищ полковник?

— Давай без глупых вопросов.

— Это не глупый вопрос. Мне надо знать, по каким критериям отобран именно я.

— Языки. Интерес к политике. Равнодушие к роскоши. Исполнительность. Пренебрежение к окружающим.

— В порядке убывания?

— Нет. Как в голову приходит. Может быть, что-то упускаю.

— Пренебрежение к окружающим? Это вы о чём. Я не замечал в себе подобного.

— А ты тут при чём? Главное, умные люди заметили…

Шутит. Деловая часть беседы закончена? Нет, вроде бы, ещё и не начиналась.

— Не торопись, майор. Именно — не торопись. Через годик досье доделаешь — и ладно. Думаю, раньше папочка не понадобится. Хорошего понемножку. Сначала схема жучков в посольстве, потом сокращение разведсетей, а там и до этого доберутся.

— Схемы жучков за день передать можно, а сети параллельно сокращать. А начальство отметиться побыстрее захочет.

— Всё так, но на ближайший год им этот козырь не нужен. Осложнений не намечается. Наоборот. Да и следующие года три, не меньше, будут получать и разворовывать «материальную помощь», делить имущество, налаживать связи. А вот позже, когда сообразят, что пора снова грудь колесом выпячивать, а голый зад лозунгами не прикроешь, вот тогда эта папка и сработает.

— Товарищ полковник, я понимаю, что российской публике до всего этого дела нет. И понимаю, что американцам получить папку будет интересно. Ну а дальше что? Поаплодируют в сенатских кулуарах, тиснут пару статеек в исторических журналах. Дивидендов этим не заработаешь.

Молчание. Долгое молчание. Глеб закуривает. Смотрит поверх головы. Потирает подбородок.

— Лобби… Ты не понимаешь… И я не понимаю. Сообразишь, о чём я говорю, когда приступишь к работе. Подготовка бумаг по этому делу для передачи американцам — главная и официальная часть. Но в них что-то есть. И вот этого я не понимаю. И никогда не пойму. Мне этого не надо. Не хочу. Это твоя забота. Теперь твоя.

— Будет противодействие передаче? Вы об этом?

— Ты не маленький. Во-первых, радетели-патриоты начнут вой, мол, зачем архивы отдавать, как смеете Россию на колени ставить. Это, как с жучками в посольстве, — никому они не нужны, американцам всё известно до последнего винтика — но вопль об измене Бакатина уже нарастает. Орут либо из искренней тупости, либо желая сыграть на патриотизме. Во-вторых, кому-то обязательно покажется, что продешевили. В-третьих, кто-то обидится, что с ним не поделились.

(Примечание Вадима: Осенью 1991 года назначенный Ельциным на пост председателя КГБ Вадим Бакатин официально передал посольству США схему жучков, установленных в стенах нового здания посольства, как знак доброй воли. В США и до этого прекрасно знали, где эти жучки размещены

).

— Вы мне как ребёнку поясняете.

— Не обижайся. Я привык в последние месяцы к тому, что приходится разжевывать всем и каждому, что такое демократия и как теперь работать.

— Так какое противодействие, кроме традиционных форм, мне следует ожидать?

Глеб курит. Опять молчание. Взгляд из окна на накрапывающий дождик. Небольшой, моросящий. Скоро пройдёт.

— Повторяю. Там что-то есть. То, чего я не понимаю. Что-то очень странное. Не хочу разбираться. Сам найдёшь ответ. Если захочешь. Я уверен, что никто из нынешнего начальства не замечает подводных камней. Для них ситуация заурядна: ради укрепления взаимовыгодных отношений Россия передаёт Соединенным Штатам материалы советских архивов по убийству президента США, имевшему место в шестьдесят третьем году.

Глеб гасит сигарету. И тут же прикуривает снова. Я ещё не знаю, что его дочь курит столько же, сколько он. Я ещё с ней не знаком.

— Но, Вадим, я уже три месяца копаюсь в архивах — партийных, наших, тассовских, гэбистских — благо, пока они там приходят в себя после путча, им не до запретов и проволочек; пусть спасибо скажут, что уцелели. В деле что-то есть… Я не о выводах следствия и не о том, сколько было убийц и откуда они стреляли. Сперва я сам был уверен, что достаточно порыться в архивах, отсортировать, обработать так, чтобы выглядело повесомее, запечатать поосанистей, приложить с десяток восклицательных знаков и отправить в Вашингтон в надежде на умиление. Но хватило трёх недель, чтобы понять основное — в этих бумагах есть странности.