Измена

— Хорошо, но ведь после кончины Лансера вы все не нужны стали, не так ли?

— Опять по-детски рассуждаешь. Кто нас всех убирать станет? Это же не фильм ужасов. Это же сколько человек порезать надо. Отдать приказ, посвятив в суть дела с десяток исполнителей. Тебе-то не знать, что разведслужбы убивают в тысячу раз меньше, чем им приписывают.

— То есть вас всех оставили в покое?

— Точнее, предложили на выбор род занятий. Меня вернули на прежнюю службу. Проще сотворить непритязательную легенду, в которой рассказывается, где и почему ты пропадал много лет, чем тебя убивать. Рискуя провалиться или нарваться на публикацию секретных материалов в далёком сейфе, со стандартной пометкой «вскрыть в случае моей смерти».

— Однако люди умирают и сами по себе. Обычный сердечный приступ… И тут же история, которую нечаянный покойник на всякий случай хранил в сейфе, в газеты и попала.

— Да. Именно поэтому мы знали, что нас не тронут. Потому что стоит первому из нас подозрительно погибнуть, половина остальных начнёт готовить страховку на случай своей смерти. А так обе стороны строго соблюдали договорённость: вы нас не трогаете, мы за пазухой камень не держим.

— Логично. Вооружённый нейтралитет, где обе стороны с удовольствием бы избавились друг от друга, но вынуждены жить мирно.

— И ещё. Мало ли, что дальше произойдёт. Мало ли, как и где опять дело всплывёт. Зачем новых людей посвящать, если можно меня держать про запас. И если вновь возникнет тема, меня же и бросят над ней работать, чтобы лишних людей не задействовать.

— Да. Согласен. Знаешь, а Глеб это просчитал! Даже не зная всей правды, он понял, что передавать папку будем через того, кто стоял у истоков. Он меня об этом в первый же день предупредил. Просил обратить внимание.

— Глеб умный был. Жаль, я его только с твоих слов знаю.

— Не смеши. У вас на него досье потолще аргентинского бифштекса.

Смеёмся. Мы понимаем друг друга — всего полчаса назад прозвучало: «Как там твой Глеб говорил? Лишний раз миру перевернуться только полезно». Не были Виктор и Глеб знакомы, а я Виктору про эту присказку не рассказывал. Но про любимую Глебову фразу он в курсе. Досье на Глеба, на меня, на любого из нас у них такие же, как у нас на них. Я же тоже одним словом показал, что знаю, как Виктор искал в Аргентине ранчо для парализованного Джона, когда ещё казалось, что лучший выход — это отъезд в далёкую и малодоступную страну.

— А почему ты решил нарушить конвенцию?

— Какую конвенцию?

— А ладно, это из нашей литературы, всё-таки не все наши реалии тебе доступны.

Опять смех. В ресторанчике почти пусто, танцоры фламенко появятся только через час, не раньше. Хозяин наверняка уверен, что мы друг другу анекдоты рассказываем.

Виктор замолкает. Смотрит в окно. На меня. Снова в окно.

— Надоело…

— …?

— Мне умирать скоро. У меня рак в последней стадии, если ты ещё не понял.

— Извини, я не подумал. Чёрт… не знаю что сказать…

— Перестань. Так вот, мне уходить пора. В реинкарнации не верю. Мне навсегда уходить. Хочется напоследок дверью хлопнуть, понятно?

— Нет.

— Поймёшь, если постараешься. Просто хочется, чтобы все они забегали, как мышки на сковородке.

— Красивая идиома. Главное, неожиданная.

— Да, у нас с тобой сегодня сплошная лингвистика, гаспачо…

— Ты хочешь опубликовать мемуары?

— Глупости. Кто опубликует? А если опубликует, то в серии фантастики. Зачем?

— Тогда, что ты собираешься делать?

Молчание. Понимаю. Об этом он скажет в конце. Когда мелочи обговорим.

— Сначала надо обработать, сверить — я же по памяти часто пишу. Сможешь?

— Да.

— Недели хватит?

— Наверно. Посмотреть надо. Где материалы? Далеко?

— Здесь. Со мной.

— Неужели? А не боишься, что я тебя сдам?

— Не боюсь. Я не вчера родился. Я тебя вижу. Тебе они противны. Все они. Наши и ваши. Ты сам себе в этом не признаёшься, но противны. И ты документы с удовольствием перекинешь тем, кому они как манна небесная. Для равновесия.

— А дома некому было отдать? Неужели ни одного профи не осталось в друзьях?

— Дома слежка. Соседи о каждом моём шаге стучат. Я же на виду. К тому же одно дело просить американца китайцам секреты подарить, а другое дело — русского, для которого наш секрет не так свят.

— Но почему ты так уверен, что я тебя не сдам? Хотя бы своим, в Москве.

— Потому что у тебя совесть есть. Потому что наши ведомства не имеют права делить мир между собой. Третья сторона должна свою роль сыграть. Иначе беда.

— Запасная папка в США осталась?

— А зачем она мне? Я не могу снова тратить годы на притирку, приглядывание, дружбу. И ты это тоже понимаешь, Вадим. Я передаю тебе всё, что накопилось — даты, копии расписок, распечатки, бухгалтерские квитанции, распоряжения… Мои собственные наброски, в конце концов. Почитай. Исправляй, сокращай, но передай, прошу тебя. А если продашь своему начальству, то обижусь даже на том свете.

— Хорошо, сделаю. Но мне тоже подготовиться надо. Мне тоже не хочется, чтобы за меня взялись. Но я передам, не волнуйся.