Измена. Боль моего сердца (СИ)

– Это неважно, – отводит глаза. – Но вечером нам нужно будет поговорить.

– О чём? – напрягаюсь.

Свят тяжело вздыхает и снова отводит глаза.

– Не бери сейчас в голову. Ешь, – кивает на мой бутерброд.

– Сегодня волшебная погода на улице. Я бы хотела погулять с Богдашей.

– Да, ты права. Солнце светит, как будто уже весна в разгаре.

– Тогда я пойду, одену его.

– Хорошо. Я с вами пойду.

Мы гуляем по аллее недалеко от нашего дома. И мне так гордо вышагивать рядом с мужем, который катит коляску с нашим малышом. Это ещё одна ожившая картинка из моих мечтаний.

У Свята звонит телефон, по разговору понимаю, что это Гордей.

– Придут с Аней в гости к нам на днях, – сообщает муж.

– Это хорошо, – улыбаюсь.

Аня очень приятная девочка. Кстати… вдруг догоняет меня тревожная мысль.

– А как давно они с Аней вместе? – хмурюсь, потому что у меня в голове вдруг разрывается логическая цепочка.

Свят посматривает на меня тревожно.

– А ты не помнишь?

– Нет…, – пытаюсь выудить связанные с этим воспоминания, но начинает тут же болеть голова.

Как будто я заглядываю в ту самую ледяную бездну.

– Мария! Свят! – вдруг слышу сзади смутно знакомый женский голос.

Мы оборачиваемся. Нас догоняет Наталья, бывшая жена Гордея…

Замираю на ней взглядом… Она рассматривает меня с каким-то пренебрежением. А потом одаривает скользкой улыбкой…

Свят тут же бледнеет, шагает вперёд, как будто защищая меня.

– Наталья, уходи, – цедит он.

– Да я просто поздравить хотела, – растягивает губы в ледяной улыбке, от которой меня прошивает болью почему-то. – Счастья вам, и, – кривая усмешка, – здоровья, – но я чувствую сочащийся из неё яд.

Разворачивается, уходит.

Смотрю ей вслед. Картинка у меня перед глазами начинает дрожать. В голове звучит её голос, и он говорит страшные вещи…

– Маша, – подхватывает меня под локоть Свят.

Мы встречаемся с мужем глазами, и… я вдруг понимаю, чего он сейчас так боится.

– Маша, тебе плохо? – встряхивает меня слегка.

– Да…, – хриплю я, едва стоя на ногах.

Зажмуриваюсь, всхлипываю…

Потому что только что та самая чернота, которая так пугала все эти дни, обрушивается на меня с головой.

Глава 24.

Я знал, что это произойдёт. Чувствовал и боялся до дрожи. И всё равно тянул.

Эти несколько дней были настолько светлыми и счастливыми, что я не мог надышаться. Но я чувствовал, как беспощадно утекает наше время. У меня в голове как будто постоянно щёлкал секундомер, который отмерял мгновения до конца нашей ненадёжной идиллии.

Я нагло купался в Машкиной любви, как наркоман тянулся за новой дозой, и меня каждый раз прошибал ледяной пот, как только я думал, что разрушу всё это своим признанием.

Я собирал наши самые тёплые моменты, чтобы потом греться об эти осколки воспоминаний.

Но выхода не было. Я чувствовал, Маша скоро всё вспомнит. Эти сны её каждую ночь… Девочка моя всхлипывала, металась. И я понимал: к ней приходят те самые воспоминания, которые так удачно заблокировало её сознание на время. Маша спала, а я не мог. Всё смотрел на неё спящую и молился, чтобы небо подарило нам ещё один день счастья.

И каждое утро я с бешеной тревогой заглядывал в глаза жене, боясь увидеть там ненависть.

Но сегодня я решил разрубить этот узел. Дальше тянуть было уже слишком опасно. Именно поэтому я вызвал врача. Он должен был назначить Маше что-то успокоительное, ну и в целом её состояние проконтролировать.

Но всё пошло опять не по плану… И опять вмешалась эта сука!

С самого утра секундомер в моей голове бил набатом. Но как только я увидел на горизонте Наталью, всё! С бешенной скоростью полетели последние секунды перед взрывом, который предотвратить я был уже не в силах.

И он случился! Как всегда, в совершенно неподходящий момент, в неподходящей ситуации.

Я держал Машку в руках, и видел, что с ней происходит.

Вспомнила! Она всё вспомнила!

И прямо сейчас я вижу, как её небесные глаза наполняются слезами отчаяния и неверия… Из них стирается тепло и нежность ко мне, а всё заволакивает ледяная корка ненависти.

– Боже… Боже…, – шепчет она, беспомощно тряся головой, как будто пытаясь отогнать поток болезненных воспоминаний, выворачивающих её наизнанку.

– Маш, Маша, – встряхиваю её. – Пойдём домой, пожалуйста. Там поговорим.

– Нет! Нет-нет-нет! Свят! – хватается за виски.

Только бы сердце её выдержало. Пока Маша в шоке, я подхватываю её и веду к нашему дому. Это неудобно. Ещё и коляска ведь. Но мне нужно увести её отсюда, спрятать от лишних глаз, доставить в тепло и комфорт. А там уже… принять на себя всё, что заслужил.

Кое-как добираемся до нашего подъезда. Хорошо, что мы не ушли далеко.

Завожу Машу в лифт, закатываю малого. Девочка моя бледная, как мел, стоит зажмурившись, а по щеке ползёт одинокая слезинка.

Делаю шаг к жене. Чувствую её боль, она резонирует во мне стократно.

Хочу обнять жену и боюсь прикоснуться. Поднимаю руку, нерешительно провожу по Машкиной щеке, стирая слезинку. Маша отшатывается тут же, как от ожога.

– Не трогай! – звенит её голос. – Я всё вспомнила, – цедит зло.

– Я догадался, – шепчу сбито, опуская глаза.

– Ты это хотел сказать мне сегодня?

– Да.