Измена. Мой непрощённый (СИ)

— Я не помню, — вздыхаю. Это правда! Ведь всё, что я помню — это как лёг на кровать. И то, какой мягкой казалась подушка.

— Тебе снился эротический сон, — произносит Снежана.

Вместо ответа смеюсь. В последний раз мне являлись подобные сны ещё в юности. Жаркие образы, сцены горячего секса. Главной персоной которых и впрямь была… Настя! Но тогда это было вполне объяснимо. Я добивался её и не знал, чем закончится эта борьба. А теперь…

Я её потерял! Возможно, поэтому тело и разум скучают по прежним, семейным ночам.

— Ты обвиняешь меня в том, чего я даже не помню, — обращаюсь к Снежане, — Ты хоть понимаешь, как абсурдно звучит?

Она поджимает губу. Подбородок дрожит:

— Вот именно! Ты был в подсознательном состоянии!

— В бессознательном, — поправляю. Веду языком по губе. Я и вправду явился домой в бессознанке! И стыд за вчерашнее держит в узде.

— В подсознательном! — настойчиво требует Снежа.

— Хорошо, как скажешь, — поднимаю ладони. Соглашаюсь со всем.

— Это имя у тебя в подсознании, — объясняет она.

— Логично, — киваю. Я бы и рад его больше не помнить, но никак не могу.

Вскинув брови, Снежана кивает:

— Вот видишь, — произносит с таким сожалением, как будто я только что рассказал ей какую-то страшную вещь про себя самого.

— Мы прожили вместе очень долго! У нас двое детей. Конечно, её имя в моём подсознании. Также, как имена Давида и Дины.

— Но ты не их называл, а её! — упирается Снежа.

— Я не помню, Снежан! — заверяю в ответном порыве.

— Зато я помню, — отвечает она, вытирает глаза рукавом своей кофты.

Я не показывал фото детей и жены. А Снежана меня не просила об этом. Наверно, ей нравилось думать о том, что их нет? Придуманных проще забыть! А реальные образы будут преследовать долго. Я берёг её психику после развода, боялся, что первенец будет таким же тревожным, как мать.

Пока однажды Снежана сама не спросила:

— Наверно, она ненавидит меня?

— Кто? — отозвался рассеянно.

— Твоя бывшая, — с грустью ответила Снежа.

— С чего ты взяла? — попытался уйти от прямого ответа, — Она ненавидит меня.

— Я тоже тебя ненавидела, — согласилась Снежана, имея ввиду тот период, когда я сказал, что женат, — А потом поняла, что люблю.

Кофе остыл. Я глотаю и морщусь от боли. В голове назревает противная мысль прекратить. Ведь проще простого пойти ей навстречу! Утопить подозрения ласковой фразой. Впервые признаться в любви…

— Ты её любишь? — прерывает поток размышлений Снежана.

— Это глупый вопрос.

— Почему?

По настырному тону легко осознать, что пощады не будет. Что Снежана решила идти до конца.

— Потому, что я здесь и с тобой. Разве это не лучшее доказательство?

Она возражает:

— Скажи! Ты любишь её до сих пор?

Щёки её серебрятся, рукав уже мокрый от слёз. Жалость рвёт душу на части! Какая она беззащитная, нежная в этот момент. Словно поникший цветочек. Так хочется снять этот груз с её плеч.

Я встаю, подхожу к ней. Сажусь прямо на пол, у ног. Прижимаюсь небритой щекой к её острым коленям.

— Я люблю тебя, — говорю, вырывая слова из души.

— Это… правда? — с трудом произносит Снежана.

Я закрываю глаза и слышу, как сердце ломается надвое. И треск отзывается эхом в моей голове.

— Конечно, — шепчу, ощущая касание рук. Они нежно гладят меня. Убеждают поверить. И всё, что мне нужно сейчас, это просто молчать.

— Я тебя тоже очень сильно люблю, — отвечает Снежана.

И я благодарно молчу. И в этот момент вспоминаю свой сон. Вспоминаю, как Настя усиленно трет поясницу. Фломастер был едким, никак не хотел отставать.

— Ты больной, Самойлов! Тебе лечиться нужно! — слышу я голос из давних времён.

А затем слышу собственный:

— Боюсь, что я неизлечимо болен.

Настя застыла, в надежде узнать продолжение фразы. Но я уязвленно молчу. Хотя слова так и рвутся наружу.

— Ну, и чем же ты болен? — не дождавшись, бросает она.

Вздыхаю:

— Я болен любовью.

И вижу, как гнев у неё на лице сменяется нежным румянцем…

Глава 38. Настя

На градуснике почти 39. Как в детстве, микстура стоит у кровати на тумбочке. На лбу лежит влажный компресс. Я меняю его регулярно, шепчу про себя: «Боже, спаси, сохрани». Никогда не была сильно набожна. Но в моменты, подобные этому, возникает потребность к нему обратиться.

Динка лежит ослабевшая, влажная. Волосы липнут ко лбу. Открывает свои побледневшие губы, принимает лекарство.

— Вот, умница, солнышко, деточка, милая, — уложив, я опять накрываю компрессом горячий пока ещё лоб.

Помню, как в детстве, когда кто-то из них заболеет, у меня не хватало способностей взять себя в руки. Я — истеричная мать! Готовая сердце скормить своим детям, лишь бы только сберечь.

Илья в этом смысле всегда был спокоен, всегда мыслил здраво. И слушал врачей. Сказали, нельзя принимать аспирин, мы не будем. Сказали, нельзя сбивать жар, мы не станем сбивать. Он считал лучшим средством постельный режим и горчичник. Я же использую все варианты. От медицинских, до самых простых.