Изменить одиночеству

— Я хотел их уничтожить. Думаю, смог бы убить. Но остановил бы себя, потому что меня ждут больные. А теперь я не уверен в том, что не причинил тебе новую боль. Ты слишком добрая. Тебя может оттолкнуть моя жестокость. Они ведь, получается, жертвы.

— Ты подумал, что я их пожалела? Нет, конечно. Я даже не пожалела себя. Знаешь, я несколько дней сидела тут одна и думала как раз о мести. Я, такая беспомощная, ни на что не способная, думала о мести тем, кто меня растоптал. У меня ни разу не хватило сил даже для жеста протеста. А теперь… Теперь растоптана не я, а они. Их суть их придавила. Могу добить их даже своей жалостью. Ах, Алекс, дорогой мой! Если бы ты не был таким странным, строгим и щепетильным, я бы на коленях сказала бы тебе, как благодарна. Я бы сказала тебе, что люблю. Ты спас меня даже от самой себя. И это правда: я не знала такого чувства к мужчине. Ночью я растворилась в тебе. И так не хочу возвращаться в себя. А этих… Оставь их в покое. Забудь, как только что забыла я.

Алекс долго целовал ее пальцы. Потом стоял под душем и, кажется, плакал. От бессилия выразить свое счастье. Может, это и есть его любовь.

Через час из подъезда Даши вышел подтянутый и строгий профессор хирургии Алекс Канчелли. Он шел решительной, уверенной походкой солидного человека. И вдруг, обнаружив на своем пути сугроб высотой метра в полтора, не стал его обходить. Алекс сделал несколько шагов назад, оттолкнулся и легко, по-мальчишески перелетел через него. Только такой бездумный полет радости и мог позволить себе мужчина, не знающий слабости и сантиментов.