Изнанка и лицо

Париж часто оказывается сущей пустыней для сердца, но в определенные часы с кладбища Пер-Лашез веет ветер революции, который внезапно наполняет эту пустыню знаменами и отзвуками былого величия. То же можно сказать и о некоторых испанских городах, о Флоренции или Праге. Был бы тих Зальцбург, если бы не Моцарт. Но иногда над рекой Зальцах звучит надменный вопль Дон Жуана, провалившегося в преисподнюю. Вена кажется более тихой, это юная девушка среди других городов. Ее камни не старше трех столетий, и их молодости еще не ведома меланхолия. Но Вена находится на перекрестке истории. Вокруг нее еще слышится грохот столкновения империй. В иные вечера, когда небо отливает кровью, а каменные кони на памятниках Ринга, кажется, куда-то мчатся, в это скоротечное мгновение, когда все вокруг говорит о могуществе и истории, можно отчетливо расслышать стремительное движение польских эскадронов и оглушительное падение Оттоманской империи. Это тоже не дает полной тишины.

Конечно, в городах Европы ищут именно уединения среди людей. Во всяком случае, там знаешь, как себя вести. Можно выбрать себе компанию, побыть с ней или оставить ее. Сколько характеров закалилось в этом путешествии между гостиничным номером и древними камнями острова Святого Людовика! Правда, некоторые томились там от одиночества. И все же там они обрели свой стимул для развития и самоутверждения. Там они одновременно были одни и не одни. Века истории и красоты, будоражащие душу свидетельства ушедших жизней сопровождали их в прогулках по набережным Сены и говорили им одновременно о традициях и победах. Молодость побуждала прислушаться к этим голосам. Но приходят времена, века, эпохи, когда все это начинает раздражать. «Кто из нас двоих? – воскликнул Растиньяк перед заплесневелой громадой кварталов Парижа. – Нас всего двое, но и этого слишком много!»

Постепенно пустыня приобрела смысл, и ее перегрузили поэзией. Для всех страдальцев мира это священное место. Но есть моменты, когда сердце как раз жаждет пристанища, лишенного поэзии. В свое время Декарт в поисках пустыни для своих медитаций остановил выбор на самом коммерческом городе тех лет. Он нашел там свое уединение и, может быть, повод для величайшей из наших мужественных поэм-признаний: «Первое: никогда не принимать за истину ничего, что я не признал бы таковым со всей очевидностью». Можно иметь меньше честолюбия, и ту же меланхолию. Но за три века Амстердам оброс музеями. Чтобы убежать от поэзии и обрести покой камней, нужно, чтобы одни места были пустынными, а другие – не имеющими души и прибежища. Оран – один из них.

Улица

Я часто слышал от оранцев жалобы на свой город: «Тут нет интересного общества». Черт возьми, вы же сами его не захотели бы! Некоторые светлые умы пытались привить в этой пустыне нравы другого мира, они считали, что нельзя достаточно служить искусству и идеям, не опираясь на сподвижников[14]. Но в этом городе единственные, кто объединяются по интересам, это игроки в покер, любители бокса, азартных игр и всевозможные компашки. Там, по крайней мере, царит естественность. В конце концов, существует некоторое величие, не имеющее ничего общего с возвышенностью целей. Она бесплодна по определению. И те, кто хочет ее найти, покидают эту самую «среду» и выходят на улицы.

Улицы Орана отданы пыли, гальке и зною. Если идет дождь, это уже потоп и море грязи. Но под дождем или на солнце – лавки имеют одинаково экстравагантный и нелепый вид. Весь дурной вкус Европы и Востока сошелся здесь. Здесь можно найти вперемешку мраморных борзых, танцовщиц с лебедем, Диан-охотниц из зеленого галалита, дискоболов и жнецов, все, что служит подарками ко дню рождения или к свадьбе, целый курьезный народец, неустанно порождаемый насмешливым коммерческим гением для украшения наших каминов. Но эти дурного вкуса поделки приобретают здесь вычурное своеобразие, заставляющее все простить; вот содержание одной из витрин: в пыльном ларце отвратительные гипсовые слепки изуродованных ног, набор рисунков Рембрандта «по 150 франков за штуку», шутки-сюрпризы, трехцветные бумажники, пастель XVIII века, заводной плюшевый ослик, бутылки с Прованской водой для консервирования зеленых маслин и отвратная деревянная богоматерь с непристойной улыбкой на устах. (Чтобы никто не ошибся, хозяин поместил у ее ног табличку: «Пресвятая Дева из дерева».)

В Оране можно увидеть:

1. Кафе со стойками, отлакированными грязью и усыпанными мушиными лапками и крылышками, с хозяином, неизменно улыбающимся, несмотря на всегда пустующий зал. Маленькая чашка черного кофе там стоит двенадцать су, большая – восемнадцать.

2. Фотомастерские, где техника не продвинулась со времен изобретения светочувствительной бумаги. В их витринах причудливая фауна, которой не встретишь на улицах, начиная от псевдоморяка, облокотившегося на столик с изогнутыми ножками, до невесты с поникшими руками, перетянутой талией – на фоне лесного пейзажа. Можно предположить, что речь идет не о снимках с натуры, а о каких-то сценических персонажах.