Однако последнее слово о восточноевропейских болезнях осталось за миссис Портер, которая «с безразличием» бросила несчастного Босковича в Залещике («Саличик» в ее написании), несмотря на возможную гангрену, и покинула владения Понятовских, отправившись осматривать поместья семьи Чарторыйских:
Обычно, выходя из кареты, я попадала в вестибюль, полный мелких дворян, бывших домочадцами или вассалами князя, одетых в очень идущие им польские костюмы. Приближаясь ко мне, они склонялись на одно колено, поднося подол моего платья к своим губам или ко лбу, целовали его и желали мне благоденствия. Среди них иногда попадались некоторые с польским колтуном, бичом этой страны. Один из симптомов, кажется, это кровь, сочащаяся из основания волос[458]
.Эта сцена очень ярко отражала отношения между Западной Европой и Европой Восточной. Голландская дама стояла, пока коленопреклоненные поляки целовали ее платье в знак почтения, которое легко можно было принять за выражение покорности. Пока они склонялись перед ней, она пользовалась случаем, чтобы изучить их волосы на предмет пресловутого колтуна. Эта болезнь даже больше, чем «очень идущие им польские костюмы», выдавала в них поляков, подтверждая их варварскую сущность медицинскими фактами, — варварство было кровью начертано на их головах. В данном случае западноевропейский взор выказывал непревзойденные чудеса проницательности, и анализ цивилизационный оказывался неотличим от анализа клинического. В конце концов миссис Портер добралась до Голландии: «Мне казалось, что я в раю, так я обрадовалась, попав в Голландию, — я восхищалась окружавшей меня чистотой, и тем более поражалась ей, что провела много месяцев в краю, находящемся в состоянии совершенно противоположном».
В Варшаве Боскович гостил у Понятовского-младшего, будущего короля, и настолько заинтересовался польскими делами, что написал «Essai politique sur la Pologne», изданное в Париже в 1764 году, в тот самый год, когда в Польше выбирали нового короля. К тому времени Боскович уже вернулся в Рим, издав там технический трактат об осушении Понтинских болот. В тот же самый год он переехал в Милан, основав и возглавив там новую астрономическую обсерваторию, снабженную новейшими инструментами. Завистливые собратья-ученые начали строить против него козни, и в 1773 году обвинения в завышенных затратах вынудили его уйти в отставку. В тот же несчастливый для Босковича год пПапа распустил орден иезуитов, с которым он себя отождествлял, и ученый остался «почти сиротой»[459]
. Следующие десять лет он провел в Париже, занимаясь исследованиями по заказу королевского флота и издав французский перевод своей поэмы («Les Eclipses») с посвящением своему новому покровителю Людовику XVI. В 1782 году он вернулся в Италию, чтобы следить за изданием в 1784 году своего собрания сочинений, включавшего и «Дневник путешествия из Константинополя через Польшу».Это описание Юго-Восточной Европы вносило существенные поправки в географические представления середины XVIII столетия. Напечатанная в 1743 году и переизданная в 1777-м карта Хасса все еще изображала Болгарию, Молдавию, Валахию и Сербию в составе огромной «Венгерии». На туристической карте 1744 года, напечатанной под названием «Путешествие датчанина», европейские маршруты шли только до Вены, а в пустующем юго-восточном углу взамен географических объектов помещались изображения гор и шатров[460]
. Подчеркивая лингвистическую и религиозную подоплеку этничности, отчет Босковича предлагал более изощренный подход к картографированию Восточной Европы.Вполне возможно, что поездка Босковича не прошла для него бесследно. Ощущая себя славянином, он обратился в 1768 году в Милане к австрийскому наместнику Ломбардии, протестуя против неверного написания своего имени в каталоге библиотеки Падуанского университета, где он значился как «Босковик». Не теряя интереса к необычным народам, он в 1785 году писал о существовании жизни на других планетах: