Изоморф-2. Каратель

— Кажется, удача на моей стороне, — довольно сообщил вор, направившись к двери. — Жаль, конечно, что магия позволяет вынести отсюда лишь один-единственный предмет. Но я нашел последний символ, Шал. Слышишь? Я все-таки его нашел!

Перед моим лицом нарисовалась еще одна шкатулка — небольшая, всего-то с полторы ладони, из темного дерева, на крышке которой была выгравирована какая-то монограмма, а сверху золотой краской намалеван последний из символов в той последовательности, которую я не так давно видел в дневнике Олерона Аввима. Он был чем-то похож на перевернутую русскую «А», хотя это и неточно. Шкатулка находилась в поле моего зрения совсем недолго, поэтому я мог и ошибиться.

— Вот оно, главное сокровище «барьерников», — произнес вор, выпрямляясь. — Тебе знакомо чувство, когда твоя самая заветная мечта… все, чем ты грезил столько лет, внезапно исполнилось? Нет? А я теперь знаю, как оно бывает. И еще не раз об этом вспомню, когда буду приводить сюда тех, кто по одному перетаскает наверх каждый из хранящихся здесь предметов. Теперь это будет нетрудно. И уж точно не займет много времени. Пока, Шал. Надеюсь, следствие по делу о твоей смерти и смерти твоих коллег продлится не слишком долго, и ты не помрешь от жажды и голода, пока я до тебя доберусь… кстати. Едва не забыл!

Рез снова наклонился и, расстегнув на моей руке магический браслет, убрал его за пазуху.

— Если не возражаешь, я избавлю тебя от лишней тяжести. А заодно и от соблазна угробить себя до моего возвращения, — довольно кивнул он, подобрав с пола валяющийся неподалеку тагор. — Вещички заберу с собой. Потом вернусь к твоим. Все объясню. Навещу магистра Нэша и честно расскажу, как вы поссорились с Жошем и чем все закончилось. Как я потом старался вытащить тебя из-под завала. Как мы после этого искали выход. А когда я все-таки нашел знакомый коридор, там… к моему глубочайшему сожалению… обнаружилось огромное количество некко. И ты, успев к тому времени опустошить почти весь запас энергии в тагоре, пожертвовал собой, чтобы я смог вернуться и сообщить в Ордене эту скорбную весть. Ну или еще что-нибудь придумаю, чтобы магическая проверка не назвала меня лжецом. Ты, кстати, в курсе, что уже давно придуманы артефакты, помогающие обойти заклинание правды?

Я только зубами скрипнул.

Какая же ты все-таки сука, Рез…

— Ну и ладно, — ничуть не расстроился вор. — Самое главное, что заряд своих собственных амулетов я, благодаря тебе, сохранил почти целиком. Ну а выход находится сравнительно недалеко отсюда. Так что прощай, Шал. Авось, еще свидимся. Если, конечно, твой или мой магистр не затянут дачу показаний, а твои коллеги, которым я, разумеется, сообщу о твоей кончине, не начнут буянить как некоторые, а немедленно свернут все работы и организованно вернутся обратно в Орден.

Услышав звук удаляющихся шагов, я молча выругался, чувствуя себя беспомощным и уязвимым как никогда. Затем увидел, как медленно гаснет бьющая из коридора узкая полоска света. Как наклоняется вор, чтобы подобрать брошенную мной сумку. С бессильной яростью проследил, как неумолимо закрывается за ним тяжелая каменная дверь. И совсем уж отчаялся, когда услышал тихий щелчок, после которого стремительно сужающаяся щель окончательно исчезла.

Мало того. Как только дверь закрылась, в полу и под потолком что-то загудело, словно заработавший после долгого простоя трансформатор. Еще через миг над моей головой что-то вспыхнуло. А затем из-под потолка до самого пола с тихим шелестом опустилась магическая защита… точно такая же, как на первой двери. Только гораздо более сложная, яркая, густая. Самая совершенная в мире, созданная давно почившим «разумником», но все еще функционирующая защита, при виде которой я окончательно скуксился и был вынужден признать, что непростительно облажался.

Глава 14

Вероятно, на какое-то время меня все-таки вырубило, потому что момент перехода от бодрствования ко сну как-то незаметно улетучился из моей памяти. Я сперва лежал, молча ругался, тщетно пытался шевельнуть хотя бы пальцем, чувствовал придавливающую к полу сонливость и… больше ничего. Словно кто-то выключил свет. А вот в себя я пришел от назойливого шума. Вернее, тихого плача, который каким-то чудом сумел пробиться в мое затуманенное сознание и выдернул его из небытия.

Правда, открыть глаза у меня не получилось — веки мне больше не подчинялись. Как, впрочем, и губы, и руки с ногами… за то время, что я провалялся в беспамятстве, меня парализовало полностью. Так что я больше не мог ни моргнуть, ни покоситься по сторонам, ни даже вдохнуть толком. Поэтому дышал лишь тем воздухом, что потихоньку просачивался через ноздри и полуоткрытый рот. А видел исключительно потому, что потяжелевшие веки так до конца и не опустились, застыв где-то на середине пути.