Изречения и афоризмы Ф. Ницше. Злая мудрость

Когда морализируют добрые, они вызывают отвращение; когда морализируют злые, они вызывают страх.

«Добро и зло суть предрассудки Божьи», – сказала змея. Но и сама змея была предрассудком Божьим.

«Религиозный человек», «глупец», «гений», «преступник», «тиран» – все это суть дурные названия и частности, замещающие кого-то неназываемого.

Можно с одинаковым успехом выводить свойства добрых людей из зла, а свойства злых людей из добра: из какого же контраста вывести самого Ларошфуко!

«Есть герои как в злом, так и в добром» – это совершенная наивность в устах какого-нибудь Ларошфуко.

Следует оберегать зло, как оберегают лес. Верно то, что вследствие редения и раскорчевок леса земля потеплела.

Зло и великий аффект потрясают нас и опрокидывают все, что есть в нас трухлявого и мелкого: вам следовало бы прежде испытать, не смогли бы вы стать великими.

Остерегайтесь морально негодующих людей: им присуще жало трусливой, скрытой даже от них самих злобы.

Мы находим у различных людей одинаковое количествострастей, впрочем по-разному поименованных, оцененных и тем самым разнонаправленных. Добро и зло отличаются друг от друга различной иерархией страстей и господством целей.

Почитание само есть уже страсть – как и оскорбление. Через почитание «страсти» становятся добродетелями.

Домогание есть счастье; удовлетворение, переживаемое как счастье, есть лишь последний момент домогания. Счастье – быть сплошным желанием и вместо исполнения – все новым желанием.

Толковать свои склонности и антипатии как свой долг – большая нечистоплотность «добрых»!

Стоит нам только на один шаг переступить среднюю меру человеческой доброты, как наши поступки вызывают недоверие. Добродетель покоится как раз «посередине».

Жестокость бесчувственного человека есть антипод сострадания; жестокость чувствительного – более высокая потенция сострадания.

Радость от ущерба, нанесенного другому, представляет собою нечто иное, чем жестокость; последняя есть наслаждение, причиняемое состраданием, и достигает крайней точки при кульминации самого сострадания (в том случае, когда мы любим того, кого пытаем). Если кто-то другой причинил бы боль тому, кого мы любим, тогда мы пришли бы в бешенство, и сострадание было бы крайне болезненным. Но мы любим его, и боль ему причиняем мы. Оттого сострадание делается чудовищно сладким: оно есть противоречие двух контрастных и сильных инстинктов, действующее здесь в высшей степени возбуждающе. – Причинение себе телесного повреждения и похоть, уживающиеся друг с другом, суть одно и то же. Или просветленнейшее сознание при свинцовой тяжести и неподвижности после опиума.

Есть много жестоких людей, которые лишь чересчур трусливы для жестокости.

Где всегда добровольно берут на себя страдания, там вольны также доставлять себе этим удовольствие.

Если обладаешь волей к страданию, то это лишь шаг к тому, чтобы возобладать и волей, к жестокости, – именно в качестве как права, так и долга.

Посредством доброй воли к помощи, состраданию, подчинению, отказу от личных притязаний даже незначительные и поверхностные люди внешне делаются полезными и сносными. Не следует только разубеждать их в том, что эта воля есть «сама добродетель».

Прекраснейшие цвета, которыми светятся добродетели, выдуманы теми, кому их недоставало. Откуда, например, берет свое начало бархатный глянец доброты и сострадания? – Наверняка не от добрых и сострадательных.

У язвительного человека чувство пробивается наружу редко, но всегда очень громко.

Всяким маленьким счастьем надлежит пользоваться, как больной постелью: для выздоровления – и никак иначе.

Там, где дело идет о большом благополучии, следует накоплять свою репутацию.

«Не будем говорить об этом!» – «Друг, об этом мы не вправе даже молчать».

Бюргерские и рыцарские добродетели не понимают друг друга и чернят друг друга.

Моя третья человеческая мудрость в том, что ваша боязливость не делает для меня противным вид злых людей.

Почти с колыбели дают уже нам в наследство тяжелые слова и тяжелые ценности: «добро» и «зло» – так называется это приданое. И ради них прощают нам то, что живем мы.

Никто не знает еще, что добро и что зло, – если сам он не есть созидающий.

О, эти добрые! – Добрые люди никогда не говорят правды; для духа быть таким добрым – болезнь.

Есть старое безумие, оно называется добро и зло. Вокруг прорицателей и звездочетов вращалось до сих пор колесо этого безумия.

С насмешливой злобой смотрим мы на то, что называется «идеалами»; мы презираем себя лишь за то, что не всегда можем подавить в себе то нелепое движение чувства, которое называется идеализмом.

В ребенке вашем вся ваша любовь, в нем же и вся ваша добродетель.

Не будьте добродетельны свыше сил своих! И не требуйте от себя ничего невероятного!

Ходите по стопам, по которым уже ходила добродетель отцов ваших! Как могли бы вы подняться высоко, если бы воля отцов ваших не поднималась с вами?