Изумруд - камень смерти

Валентина пропустила его замечание мимо ушей.

- Я сходила к подружке, она психолог и занимается как раз семейными проблемами. Всё ей рассказала, и она говорит, что мы идеальная пара. Оба сильные личности, лидеры, оба любим работать, умные, творческие, оба надежные. Кроме того, имеем жизненный опыт - нажглись по разу, значит, будем относиться друг к другу более бережно. Я целую неделю думала обо всем этом и пришла к выводу: она права. Так что с сегодняшнего дня будем жить вместе.

- Мне скоро сорок лет, - как можно мягче сказал Вовец.

- Нормальный мужской возраст. Мне скоро тридцать, тоже не ребенок. Так что не комплексуй по этому поводу. Ты, Володя, просто боишься, думаешь, один раз не получилось, так и сейчас нормальной жизни не будет, и мой такой напор тебя пугает, подвох ищешь. Правильно?

- Как-то странно. Подруга сказала, ты решила. А я что?

- Можно подумать, я не чувствовала твоих взглядов. Ты же с первого дня был согласен. Если бы я тогда у тебя дома легла рядом, ты бы отказался? Тебе просто не нравится, что я проявляю инициативу, а не ты. Но я тебя уже успела понять, ты никогда не подойдешь первым. Так что я просто тебе помогла. Ладно, ничего не говори, думай, сейчас у нас другие дела. Ты должен был принести камни.

Потрясенный Вовец не сразу понял, что надо делать, потом отыскал в прихожей свою сумку и достал пакет с изумрудами. Таким скованным и бестолковым он давно себя не ощущал. К столь крутому жизненному повороту оказался совершенно не готов. Одно дело - романтическая интрижка, плавно переходящая в более прочные отношения, и совсем другое, когда тебя берут за рога и ставят в стойло.

Двухкомнатная "хрущовка" была обставлена весьма небогато, вся мебель, чувствовалось, досталась в наследство от родителей. Только телевизор и магнитофон новые. В большой проходной комнате обитал Серый, а меньшую комнату занимала Валентина. Но на будуар эта комната походила меньше всего: только тахта и платяной шкаф придавали жилой вид, всю остальную территорию занимала мастерская.

Тут Вовец почувствовал себя в родной стихии. Пока Валентина, включив лампы боковой подсветки, сортировала изумруды под огромной лупой, установленной на штативе, он разглядывал станки и всякую ювелирную оснастку. Главным был ограночный станок, привинченный прямо к письменному столу: двигатель с горизонтальным опорным диском для шлифовальных план-шайб, стойка с ограночной головкой, снабженной квадрантом, несколькими регулировочными винтами, рычагами и делительным кольцом. На массивной тумбе стоял, притянутый болтами, горизонтально-шлифовальный станочек. На стеллаже покоились два станка с отрезными дисками - один помощнее, другой поменьше. Двигатель с толстым войлочным диском на оси был намертво привинчен прямо к стеллажу. Рядом с ним, притянутый струбцинами к полке, стоял обычный заточной, но вместо наждачных кругов на валы были установлены толстые обдирочные диски из пористого карбида кремния. Еще Вовец увидел зубоврачебную бормашину с гибким валом, с закрепленной в наконечнике толстой алмазной головкой.

На стеллаже чувствовался порядок, наведенный женской рукой. Мужики обычно суют инструмент на любое свободное место, а здесь все было размещено в строгом порядке, сразу видно, что где лежит. Тут отрезные диски, здесь шлифовальные. Ручной ювелирный инструмент отдельно от грубого слесарного железа. Вся мелочь по коробочкам, кассетам и гнездам. В самом низу - ящики, набитые камнями. Кругом лампочки с отражателями, легко поворачиваемые в нужном направлении.

Валентина искоса бросала лукавые взгляды на своего возлюбленного, с горящими глазами обследующего многочисленное оборудование. Теперь она была твердо убеждена, что никуда он от неё не денется.

* * *

Прозрачная пластиковая трубочка, вшитая под ключицу, спускалась с кровати в пузатую бутылочку, до половины наполненную желтоватой жидкостью. А в трубочке жидкость была бледно-розовой и то поднималась, то опускалась в такт дыханию Сержа. Но сам он выглядел весьма бодро на фоне трех других ломаных-резаных обитателей палаты, вовсе лежавших пластом. А Серж даже вставал и ходил, держа бутылочку в руке, только дышать глубоко не мог больно. Через неделю его вообще обещали выписать, но с месяц ещё предстояло ждать до полного срастания ребер и восстановления пробитого легкого. А синяки с лица почти сошли, остались желтоватые пятна. От принесенных фруктов и всяких деликатесов он категорически отказался, продемонстрировав полную тумбочку еды, принесенной женой.