Изверги

– Прямо? – из Мечникова голоса вялость будто сквозняком выдуло. – Нет, прямо не выйдет. Лучше-ка я небывальщину тебе поведаю.

Они уже не шли, а стояли лицом к лицу, полосуя друг друга совершенно не дружескими взглядами.

– Вот слушай, – жестко сказал Кудеслав. – Яромир – он не хотел, чтобы наша община под Волкова родителя шла, так? Для того и лукавоумства свои затеял: вот, де, какою ценой волокут нас под руку "старейшины над старейшинами". Яромир, вишь, опасался, что эта самая рука – общине конец. Часто он про всякие такие страсти разным людям рассказывал. Мне, к примеру. Велимиру. Тебе.

И я вот подумал: а коль в общине, или же рядом (особенно если рядом) выискался бы человек, который счел бы руку Волкова родителя для нашего племени благостыней? Ну, хоть из-за того, что все равно роду-племени нашему вольным не быть, так уж лучше оказаться под своим языком… Это я, кстати, слыхал во время похода ко мокшанскому граду несколько дён назад. Вот только не припомню, от кого бы… Помню только, будто бы тот человек нечто забавное о слове "изверг" рассказывал – что через много-много поколений заимеет это словцо в себе не совсем нынешний смысл. А ты тогда, кажись, близ меня был; может, тоже слыхал? Или, может, человека того упомнил?

Волхв скрипнул зубами, но промолчал.

А Мечник не унимался:

– Вот мне и подумалось: а что бы я такого сделал, на его месте будучи? Подумалось, значит, и надумалось вот что… Для начала я бы всех напугал. Сунул бы, к примеру, в Общинное Огнище под видом требы горностаеву тушку, начиненную гремучим зельем… Ты не сомневайся, такие зелья бывают (я в персидской земле и позабористей чудес навидался). А потом… Потом бы я все те черные дела измыслил, что Яромир натворил, и ему, Яромиру то есть, нашептал бы. Да так ловко – он бы и не догадался, что не собою замысленное вершит. Ты слушаешь ли?

Да, Белоконь слушал. Он стоял, опершись обеими руками на посох, хмуро разглядывал свои лапти и слушал Мечника. Внимательно. Стараясь не упустить ни слова.

Мечник заговорил вновь.

– Но и то еще не все. Выискал бы я среди своих дружков-приятелей самого наилучшего, и, чтоб уж совсем накрепко его к себе привязать…

– Хватит, – сказал Хранильник.

Кудеслав кивнул:

– Ладно. Только вот еще что: после всего-всего я бы этого дружка тоже в старейшины. Он ведь, дружок-то, молод еще как для родового главенства; опять же, в роду его многие вовсе чужим почитают – без крепкой поводырской руки дня не продержится. А так будет ладно: для виду голова он, а на деле – я. Вроде как ты с Беляном: взял да погнал через крепь-чащебушку одного. Дойдет – хорошо; не дойдет – сам виноват: науку растерял.

Волхв молчал. Мечник тоже умолк. Довольно долго стояли они беззвучно и бездвижно. Так беззвучно и так бездвижно, что глупая черноголовая синица попыталась присесть на голову Белоконю – тот отмахнулся, будто от мухи. Как бы разбуженный этим его движением, Кудеслав сказал, глядя в сторону:

– Я знаешь, когда понимать начал? Когда ты мне о мокшанском предупрежденьи открылся. Плохо это у тебя вышло. "Не поверил", "забыл"… Это всё лишь дурню к лицу, а ты-то не дурень…

– И на том бла… – начал было хранильник, но Мечник не дал ему говорить, перебил:

– Это как когда грибы ищешь. Идешь по-обычному – ни одного не видать, а нагнись только… Вот и я тогда вроде нагнулся…

Они вновь помолчали.

И снова первым молчанье нарушил Кудеслав:

– И ведь до чего же все оказалось просто! Используй только любой случай; а ежели чуешь, что вот-вот на чистое выведут, повинись первым – но в вине меньшей, чем настоящая. Как вот с Векшей… Наплел, будто не хотел отдавать, а на деле выяснилось – припугнул даже, чтоб она ко мне… А когда обман раскрылся, ты в два счета вывернул дело себе на пользу… Наплел, что ребенек наш тебе надобен; а как раскрылась ее бесплодность – снова-таки вышло, что вроде бы это ты старался для нашей пользы себе в ущерб… С плаванием на торг – опять то же: сберечь хотел меня для собственных каких-то надобностей, отравой опоил, чтобы не пустить. А как понял, что без меня Яромиров замысел не слепится, тут же на попятный (причем сам остался радетелем-охранителем, а свела твое охраненье на нет будто бы дурочка Векша)… И всё, вроде, по-твоему и лишь для тебя, и ты же еще у всех в благодеятелях! А с кикиморой-то! Ведь до чего же безмозглую глупость сморозил: прежде, чем этакую трудную затею затеять, не удосужился дознаться, как с мокшей порешили. Нет же, и тут вывернулся, да еще Ковадло в подозрении оказался, а ты – обличитель гневный…

Кудеслав будто бы подавился словом, знобко обхватил руками голые плечи.

– Озяб? – тихонько спросил волхв.