К Барьеру! (запрещённая Дуэль) №31 от 03.08.2010

Михалкина осторожно идёт тем же путём: «В лингвистической экспертизе, представленной в настоящем деле, утверждается, что в Вашей книге «Приговор убивающим Россию» приводятся высказывания, направленные против высших должностных лиц Российской Федерации, включая президента В.В. Путина, порочащие честь и достоинство этих лиц, подрывающие их репутацию. Вы согласны с такой оценкой экспертов?».

Миронов стоит на своём: «Нет, конечно. Вся книга – сплошь факты и документы. И если бы я ошибся хоть в одной цифре, хоть в одном факте, меня давно бы уже привлекли к уголовной ответственности за клевету. Но, не имея возможности опровергать очевидное, мстят моему сыну…»

Судья вспыхивает: «Остановитесь! Вопрос привлечения Вас к уголовной ответственности данное судебное заседание не интересует!»

В допрос вступает прокурор: «Скажите, пожалуйста, с какого периода Ваш сын начал посещать дачу Квачкова?»

Дача Квачкова в устах прокурора звучит как притон или ночной игорный клуб.

Миронов: «После моих событий, после октября 2003 года, и я благодарен Владимиру Васильевичу за отеческую заботу тогда о нём. Мне было очень важно, чтобы Иван был на людях, чтобы не было против него провокаций, чтобы всегда могли быть свидетели».

Прокурор: «Посещал ли Ваш сын дачу Квачкова в отсутствие её хозяина?».

Миронов-старший успевает сказать лишь: «Я как-то с трудом себе представляю…», а прокурор уже влезает в его ответ с заранее приготовленной репликой: «Говорите как есть, не надо придумывать».

Отточенный приёмчик прокурора, использованный им в ходе суда уже не раз: унизить свидетеля, заронить сомнение у присяжных в его искренности, неожиданно наткнулся на мощную контратаку. Миронов жёстко: «Стоп! Я ничего не придумываю! Когда и где я дал Вам повод считать мои показания придумкой? Это что за провокация?! Вы что себе позволяете, господин прокурор?!»

Пойманный на хитром подленьком способе давления на присяжных, который прежде удачно сходил ему с рук, прокурор кисло сморщился. Его потрепанное достоинство защитила судья: «Свидетель Миронов предупреждается о недопустимости нарушения порядка в судебном зале!».

Миронов тут же: «Ваша честь, я не понимаю, почему Вы защищаете нечистоплотность прокурора, а не мои законные права? Где Ваша судейская объективность!»

«Прокурор лишь неудачно выразился», - огрызнулось судейское кресло.

Реабилитированный прокурор взорлил с новым вопросом: «А после 17 марта миновала ли угроза этих, ну, провокаций против Вашего сына?»

Миронов очень искренне: «Эта угроза, наверное, будет существовать до конца моих дней. После трех покушений на меня я уже ничего не исключаю».

Прокурор скоренько соскользнул с неожиданно всплывшей и очень неудобной темы покушений: «С какого телефона Иван звонил Вам где-то около ноля часов 17 минут 17 марта?».

Миронов: «С телефона, который у него был специально для меня и для матери».

Прокурор быстро, словно боясь куда-то не поспеть: «Назовите номер!»

Миронов: «Я и нынешний свой всякий раз проверяю, когда деньги на него кладу, а уж тот помнить… Их столько за это время перебывало! Я писатель, а не математик».

Прокурор снова спешит с компрометирующим свидетеля вопросом: «Согласно исследованной судом детализации телефонных переговоров Вашего сына, в ночь с 16 на 17 марта зафиксировано его пребывание базовой станцией в поселке Крёкшино».

Миронов твёрдо: «Я ответил, что ответил. Иван позвонил и сказал, что он уже дома».

Прокурор не унывает: «Вам известно, где находился и чем занимался Ваш сын 16 марта?»

Миронов: «16 марта он мне звонил».

Прокурор заходит на новый круг, почему-то не сгоняемый с него судьёй за вопросы уже звучавшие: «Где находился и чем занимался Иван в ночь с 16 на 17 марта 2005 года?».

Миронов спокойно, терпеливо, сочувствуя незадачливой прокурорской доле поддерживать чужое обвинение: «Если он мне прозвонился в 12 часов ночи и сказал, что он дома, я надеюсь, что он лег спать».

Прокурор: «Что он лег спать – это Ваше убеждение?»

Миронов: «Быть убеждённым – это быть рядом. Но и по телефонному мне звонку, и по показаниям на следствии его соседки Аллы Михайловны, - он был дома».

Прокурор хищником завис над свидетелем: «Согласно детализации телефонных переговоров, Ваш сын в ночь на 17-е вел телефонные переговоры с Александром Квачковым…»

Вскакивает Иван Миронов: «Возражаю, Ваша честь! Нет подтверждения, что именно я вел эти переговоры».

Прокурор чуть пятится: «Ваш сын связывался по телефону с Александром Квачковым?»

Миронов: «Конечно, например, когда передавал мои книги для Военно-Державного союза».

Прокурор: «Подобные контакты ранее имели место?»

Миронов: «Вряд ли. Иван и Саша очень разные люди».

Прокурор: «Имелись ли у Вашего сына какие-либо интересы в поселке Жаворонки?»

Миронов: «Иван проговаривал идею сделать небольшой косметический ремонт бабушкиной квартиры, говорил, что, может, попробует договориться с рабочими Роберта».

Прокурор усмехается: «Ближе, чем в Жаворонках, эту проблему нельзя было решить?»

Миронов: «В наших условиях невозможно пустить к себе в дом абсолютно незнакомых людей».