К чему снились яблоки Марине

Телефон звонил не переставая. Всякий раз, поднимая трубку, он надеялся услышать ее голос, но вместо этого трубка ворчала, взвизгивала и жаловалась голосами обиженных клиентов. Ситуация на рынке складывалась не лучшим образом, и тут не было его просчета, просто никто не мог предположить, что камень преткновения в политическом споре двух азиатских государств станет камешком, обрушившим лавину мирового финансового кризиса. Но сегодня он думал еще о том, что ее мобильный уже третий день не отвечает. В дом он к ней никогда не звонил, как и она ему. За три года их романа они не попытались проникнуть в сферу того строго охраняемого пространства, которое называлось семьей. Да, у каждого из них была семья. Ее муж и дочь, его жена и три сына. Они оберегали их, спешили к ним и молчали о многом, чего никому не надо было знать, что не должно было вылезти из тесного и узкого пространства их близости.

С первой встречи, когда ее представили как журналиста, пишущего для известного бизнес-журнала, он почувствовал странное беспокойство. Хорошо помнит, как вспотели руки, как отвел глаза, чтобы не выдать желание подробнее рассмотреть, скользнуть взглядом по точеной линии шеи к плечам, а оттуда вниз, быстрее, к темной впадине, глубокой тени в прорези блузки, вздернутой торчащими бугорками.

Он тогда не сразу уловил суть вопроса. Помешали ее голос и улыбка – они сбили с толку, увели мысль далеко от предмета интервью, и, как она потом говорила, он показался ей косноязычным и достаточно неприветливым субъектом.

Перед выходом материала в печать она позвонила, и они договорились встретиться в кафе. Поедая суши и просматривая статью, которая расплывалась перед глазами, он пытался сфокусироваться на стройных ногах собеседницы, заложенных за перекладину стола. Он уже не помнит, чем рассмешил ее, но она звонко, по-детски рассмеялась, закинув голову. Тогда, именно тогда ему захотелось погрузить пальцы в темную волну ее волос, притянуть к себе и попробовать на вкус влажную розовость рта. Потом он поймал ее изучающий взгляд, даже не взгляд, а намек. Столкнулись зрачками, отскочили, но уже повело, протянулось, толкнуло.

Не пришлось городить массу пошлых уловок, обольщений. Все произошло как-то буднично и от этого еще невероятнее. Она оказалась живее и свободнее, чем он мог предположить. Хотелось смотреть со стороны и одновременно оставаться внутри ее, не разлипаясь. Всегда или почти всегда, заканчивая встречу ритуальными вопросами о следующем свидании, не покидала тревога, что следующего раза может не быть – слишком уж они были погружены в каждодневную круговерть их собственных жизней. Все свободное время, которое четко не было обозначено, он отдавал детям. Она – стопроцентный профессионал в карьере и семье – разрывалась между домом и работой. Встречаться удавалось не часто, но перезванивались каждый день. Иногда разговор состоял из двух-трех ничего не значащих фраз, вроде как настроение и что собираешься купить на ужин, но в них заключалась самая главная мысль – запомни, я о тебе думаю, мы рядом. Очень часто запланированные встречи срывались, но еще чаще их срывала с места и бросала друг к другу безумная тоска по касанию тел, по их теплу, влаге. Они впивались, слипались, не в силах удержаться на уровне игры, медленной раскачки, легких ласк. Их пробивала дрожь, перехватывало дыхание. Ему нравилось распинать ее, вылизывая складочки тела. Ей – в бешеном ритме уноситься далеко от всего в непреодолимом желании очутиться на пике удовольствия, не сдерживая в себе орущее и бьющееся в экстазе дикое животное. Потом, когда наступала пустота, они уходили в разные стороны, туда, где их ждали те, кто составлял смысл их жизни, откуда все виделось по-другому и никак иначе.

Последний месяц принес охлаждение. У него уже ни на что не хватало душевных сил. Жену и детей он отправил на юг Франции к родителям. Началась нервотрепка с продажей акций, и он приковал себя к офису. Несколько раз серьезно испугался, когда не смог подняться из-за стола. Голова кружилась, темнело в глазах, а сердце обрывалось в желудок. Мысль о ней тоже, вроде тупой иглы, вонзалась в подреберье. Она вела себя странно. Чувствовалось раздражение его временным холостяцким существованием. Однажды, позвонив ближе к ночи, чего никогда не бывало при жене и детях, спросила, хочет ли он прямо сейчас увидеться. Он честно признался, что нет, поскольку еще на работе, а в шесть утра улетает в Бостон. Последовала реакция, близкая к истерике. Посыпались упреки, что за неделю одиночества не нашлось для нее времени. Почему она должна узнать о поездке случайно, неужели нельзя было предупредить. А как же их планы провести несколько дней, а главное ночей, в каком-нибудь захолустье?