К чему снились яблоки Марине

Через четверть часа Серж почувствовал странное оцепенение. С трудом отодрав пластырь, вынул из вены иглу. Сердце билось медленно и глухо. Он спустил ноги с кровати, но не сразу нащупал пол, он проваливался и вибрировал. Наконец, найдя точку опоры, сделал первый шаг и медленно пошел к выходу.

В больничном коридоре было светло и пусто. Собственно, тут мало что напоминало больницу, скорее – приличный отель. Ее комнату он нашел довольно быстро, на дверях были таблички с именами и датами поступлений. Он оглянулся по сторонам, никого из персонала не было поблизости. Осторожно приоткрыв дверь, заглянул внутрь. На кровати лежала алебастровая кукла, непохожая на Аннет. Ее голова и плечи были скованы гипсовыми повязками. Маска неподвижности обезличила, изменила до неузнаваемости. Он подошел и, стараясь не смотреть теперь уже в чужое лицо, поднес ее холодную ладонь к своим губам. Рука была безжизненной, безвольной, но слабый пульс, как трусливый мышонок, подрагивал под пальцами. Серж сжал ее руку. Наверное, если бы она могла что-то чувствовать, то вскрикнула бы от боли. Борясь с желанием вытряхнуть из этого цементного панциря то, что когда-то было вожделенным телом, он прилег рядом и легонько провел по груди. Сосок ткнулся тугой пуговкой. Серж погладил его, чуть прижал и вдруг под пальцами, поверх рубашки, почувствовал липкое. Сначала испугался, что задел рану и это кровь, но потом, когда и над второй грудью расплылось маленькое пятно, застыл от дикой догадки. Ее слабенькая, неживая грудь просочилась несколькими каплями молока, которое уже никому не понадобится. Он зарылся в подушку, трясясь в нервном ознобе. Когда дрожь чуть улеглась, прошептал ей на ухо:

– Родная моя, вернись.

Что-то непонятное произошло вокруг. Застрекотали датчики, запищал сигнал на двери. Ее лицо приобрело страдальческое выражение. Серж вскочил и выбежал из комнаты. Когда завернул за угол, услышал, как по коридору протопали шаги, кто-то давал на ходу распоряжения, раздавались возбужденные голоса. Он заскочил в палату и прыгнул в постель. Шум продолжался недолго, все стихло. Он хотел было опять выйти из комнаты, но неожиданно на пороге появилась медсестра и, не проронив ни единого звука, вонзила в предплечье иглу. У Сержа в голове зашумело, он провалился в глубокий сон.

Аннет стояла на другом берегу реки. Увидела его, помахала и зашла в воду. Она не плыла, а шла к нему навстречу, все глубже погружаясь. Вода поднялась, покрыв голову. Он закричал, чтобы она не делала этого, что сейчас доплывет к ней сам. Но плыть не получалось. Он точно знал, что умел это делать, но движения рук не соединялись с ногами, тело провисало, тяжелело и тянуло вниз. Он тонул, как вдруг под ногами нащупал дно. Пошел вперед. Аннет шла к нему навстречу.

Они стояли посреди реки, разлившейся вдруг до горизонта, и жадно целовали друг друга. Когда на секунду разлепились, Аннет торопливо заговорила. Сказала, что у нее очень мало времени, что умоляет простить за все, за их ребенка, которого хотела и не сберегла, за глупость, подозрительность, нетерпеливость. Душа ее заблудилась, зависла между двух миров, но он может помочь. Что и как надо делать, она не знает, но поняла этой ночью, что только он один способен вывести ее оттуда. Сейчас она может свободно приходить в его сны, может видеть немножко вперед, заглядывая в завтрашний день и поэтому очень просит завтра быть терпеливым. Утром надо сказать секретарше, что он уезжает на пару дней, и, самое важное, действительно лучше, если он уедет. А главное – он должен выйти из больницы не позже полудня. Серж хотел спросить, что все это значит, но не успел. Аннет словно просочилась сквозь пальцы. Густой туман поднимался от воды. Ничего не было видно на расстоянии вытянутой руки, даже, собственно, руки. Только казалось, что холодная мокрая простыня закручивается вокруг тела. Он постарался освободиться и проснулся.

Все тот же туман стоял перед глазами, застилая пространство больничной палаты. Из него вышел доктор и сел рядом.