К черту моральные принципы

Ясное дело, что долго так не могло продолжаться. Мама Вари заперла дочь под присмотром тетки и подключила тяжелую артиллерию в виде своих связей в ректорате. Степа сопротивлялся отчаянно, однако силы были неравны. Варя просто исчезла, не звонила, не писала и никак не намекала, что бывший ухажер хоть что-то значит для нее.

Для Степы все, возможно, окончилось бы благополучно, но подвел характер и привычка решать споры кулаками. Взбесившись после очередного «завала» на экзамене, он побежал качать права в деканат. Декан, который был совершенно не виноват в его бедах и втайне симпатизировал молодому человеку, неприятно поразился многоэтажным образчикам народной речи, услышанным из уст Степы. Попытки образумить матерщинника привели к обратному эффекту. Разъяренный студент сделал то, о чем мечтал уже несколько месяцев: украсил лик преподавателя симметричными фингалами. После, войдя во вкус, попробовал проделать нечто подобное с двумя другими недругами. Потребовались усилия дюжины крепких парней, чтобы удержать его до приезда милиции.

Степану дали пятнадцать суток за хулиганство. Хотели больше, но спасло рабоче-крестьянское происхождение и положительная характеристика, выданная заводским начальником. Из института его исключили. От Вари по-прежнему не было никаких вестей. Степан почесал затылок, плюнул на незаконченное высшее образование и вернулся в родной город.

За несколько лет работы на местном машиностроительном заводе парень поднялся до начальника цеха – коллеги любили его, подчиненные уважали. Женился. Правда, выбрал не «порядочную» девушку, а непутевую Любкину маму, за год до этого «принесшую в подоле» и потому дружно презираемую заводскими.

Любу Степан удочерил и всегда обращался с ней как с родной. Многие даже начали поговаривать, что Степан и есть Любкин настоящий отец – мол, ребенка заделал на каникулах, когда приезжал из Москвы, а теперь, значит, женился. Втайне Любка мечтала, чтобы так оно и оказалось.

И вот получилось, что недолгий роман с Варенькой имел долгоиграющие последствия. «Интересное» положение Вари выяснилось только через четыре месяца после насильственного разлучения пары, когда поздно было хоть что-то делать. Тамара Васильевна поначалу намеревалась оставить ребенка в Доме малютки, но Варя проявила невиданную прежде твердость. Ни уговоры, ни слезы матери на нее не действовали, и скрепя сердце Тамара Васильевна согласилась оставить подброшенного в ее уютное семейное гнездышко кукушонка.

А коварная дочка меж тем подготовила еще одну каверзу. Воспользовавшись ослаблением родительского надзора, недостойное и неблагодарное дитя наименовало внука Степаном, в честь отца.

* * *

Отца Степан до двенадцати лет не знал, но с детства помнил, что тот – рвань и пьянь, которой надо стыдиться. Бабушка напоминала об этом маме и самому Степе всякий раз, когда была недовольна ими. «Яблочко от яблоньки недалеко падает», – сердито шипела она и презрительно поджимала губы.

В наследство от безвозвратно сгинувшего родителя Степе досталось имя и пожелтевшая, обтрепавшаяся по краям фотокарточка с рослым белозубым парнем. Если уж совсем честно говорить, то фотокарточка принадлежала маме, но она охотно вынимала ее и показывала Степе по первой просьбе, если рядом не было бабушки.

В двухкомнатной сталинской квартире всем заправляла бабушка. Она решала, во сколько вставать и когда ложиться, какую программу смотреть по телевизору, в какую секцию отдать Степу, когда и какую одежду покупать. Все заработанные деньги мама безропотно отдавала ей, таков был порядок. Позже, когда возникала необходимость что-нибудь купить, мама или Степа должны были просить у нее. Если покупка, по мнению бабушки, была «бесполезным баловством», о ней можно было забыть раз и навсегда.

Утаить что-либо от бабушки было невозможно. Она обладала интуицией сыщика, владела методикой перекрестного допроса и мгновенно чувствовала, когда ее пытаются надурить. В детстве она Степе казалась всемогущей злой волшебницей – бессмертной и знающей все на свете.

Единственной, хоть и весьма эфемерной, защитой от бабушкиной власти была мама. Тихая, послушная, она могла превратиться в яростную львицу, если речь шла о Степе. Получив отпор, бабушка терялась и уступала. Увы, материнская ярость – явление столь редкое, сколь и скоротечное. Гораздо чаще поддержка мамы ограничивалась ласковыми утешениями и робкими знаками внимания тайком от всевидящего взора злой волшебницы.

Злой и добрый Степины гении были повсюду с ним. И бабушка, и мама преподавали в школе, где он учился. «Удобно, когда ребенок под присмотром». «Мне на тебя пожаловалась Валентина Геннадиевна, ты плохо вел себя на уроке». «Опять двойка? Я лично займусь тобой!» «Крайнов, к доске. Посмотрим, сможешь ли ты хоть что-то вспомнить из того, что я рассказывала». От бабушки пятерок ждать не следовало. В лучшем случае – четверка и одобрительное: «Неплохо на этот раз. Садись, Крайнов».