К черту всё! Берись и делай! Полная версия

Пустыня мало напоминала пейзаж с желтым песком с мягкими холмами дюн, знакомый нам по фильмам типа «Лоуренс Аравийский». Голая земля была красной и усеянной торчащими скалами – безжизненной, словно поверхность Марса. Скалы торчали остриями вверх, как термитники. Мы с Алексом сидели на крыше капсулы, очарованные великолепным зрелищем рассвета над пустыней. Мы понимали, что можем и не увидеть наступившего дня. От этого восходящее солнце и постепенно прогревавшийся воздух казались еще более драгоценными. Видя скользящую по пустынной поверхности тень монгольфьера, было трудно поверить, что это та же самая машина, которая ночью камнем неслась навстречу Атласским горам.

Оставшиеся топливные баки загораживали иллюминатор Пера, и Алекс давал ему указания. На подлете к земле Алекс крикнул:

– Линия электропередачи впереди!

Пер прокричал в ответ, что мы находимся посреди Сахары, и никаких линий электропередачи здесь быть не может.

– Мираж, наверное! – крикнул он Алексу.

Алекс настоял на том, чтобы Пер выбрался наружу и посмотрел сам. Нам действительно удалось наткнуться на единственную в Сахаре линию электропередачи.

Спустя несколько минут после нашего приземления голая пустыня подала первые признаки жизни. Группка берберов-кочевников материализовалась прямо посреди скал. Сначала они держались на расстоянии. Мы уже собирались предложить им воду и остатки запасов еды, когда над нашими головами зарокотали лопасти военных вертолетов. Должно быть, нас отследили по радиолокатору. Как только появились вертолеты, берберы исчезли. Два вертолета приземлились неподалеку от нас, подняв тучи пыли и песка. Вскоре мы были окружены хмурыми солдатами. В руках они держали автоматы, но, похоже, не знали, во что или в кого им следует целиться.

– Аллах! – сказал я со всем дружелюбием, на которое был способен.

С минуту солдаты стояли неподвижно, но вскоре любопытство одержало верх, и они подошли поближе. Вместе с офицером мы обошли капсулу, а оставшиеся на ней топливные баки почему-то его особенно восхитили.

Глядя на капсулу, стоявшую на красном песке, и вспоминая ночное падение над Атласскими горами, я снова поклялся себе, что никогда ни во что подобное не ввяжусь. Однако в полном противоречии с данной себе клятвой понимал, что, как только окажусь дома и переговорю с людьми, собирающимися в кругосветный полет, соглашусь попробовать еще раз. Этому вызову невозможно противиться. Он слишком въелся мне в душу, чтобы я смог отказаться.

Следующую попытку облететь планету на монгольфьере я предпринял в Марракеше 18 декабря 1998 года. На сей раз мы вполне безмятежно проплыли над Атласскими горами и продолжали двигаться вперед, когда получили по радио известие, что полковник Каддафи запретил нам полет над территорией Ливии. Я отправил ему по факсу страстное письмо – и он в конце концов разрешил нам лететь. Но это была лишь первая проблема в череде подобных. Записи последующих дней в моем дневнике переполнены восторгом, охватывавшим нас, когда мы плыли то над горой Арарат, куда прибило ковчег Ноя после потопа, то вдоль походной тропы Александра Великого на его пути в Афганистан. Мы без приключений прошли между Эверестом и вершиной К2 – и вдруг внезапный удар: нам наотрез отказались дать разрешение на полет над прилегавшим к Гималаям районом Китая. К битве за получение такого разрешения подключился даже Тони Блэр – и китайцы в конце концов сдались. Надо сказать, вовремя – потому что с ветром поделать мы ничего не могли, и нам лишь оставалось двигаться вместе с ним. Пройдя на рассвете над Фудзиямой, мы легли на тот же курс, который избрали во время нашего успешного перелета через Тихий океан. Теперь мы направлялись в сторону Америки – вместе с Санта-Клаусом и его оленьей упряжкой, – чтобы поспеть к Рождеству.

Когда на самом подлете к Америке я укладывался спать, подумал: а ведь это почти невероятно – пережить фантастические приключения, да еще и с таким везением. Но тут вмешалась погода. Когда я проснулся, то обнаружил, что мы словно наткнулись на невидимую стену, протянувшуюся вдоль всего побережья США. Пробиться сквозь нее нам не удавалось, а ближайшей сушей были Гавайские острова. Я подумал, что вряд ли нам суждено остаться в живых, и написал завещание, в котором просил похоронить меня там-то и так-то, если мое тело вообще найдут. Не долетев шестидесяти миль до Гавайских островов, мы рухнули в море – и снова нас спас вертолет.

Сразу после Рождества я вылетел на остров Некер, чтобы присоединиться к семье и друзьям. Однако, когда я вошел в Большой дом, в нем никого не оказалось. Это было сюрреалистическое зрелище – огромный и абсолютно пустой дом. Я нашел всех на самом дальнем краю острова – именно в том месте, которое указал в своем завещании. Днем раньше, когда был уверен, что погибну, я просил похоронить меня именно здесь, чтобы мою могилу окружали те, кого любил в этой жизни более всего. Это было очень странное ощущение: быть среди них и думать: Боже, а ведь наша встреча могла быть совсем другой.