К Колыме приговоренные

Хорошо складывались у Никиты отношения с дворовыми ребятами. Выделялся среди них Игорь, который учился уже в седьмом классе. Он организовывал игры, водил ребят на речку, намечал, куда пойдут завтра, и хотя никогда ни на кого не кричал, не пускал в ход кулаки, его все слушались. Никите, привыкшему в детдоме к тому, что всё решает сила, это было непонятно. Иногда ему казалось, что ведут себя ребята таким образом с Игорем по какому-то тайному сговору, который они скрывают от него, потому что он бывший детдомовец. И Никита на них за это не обижался, а наоборот, как мог, старался войти к ним в доверие. Ни в чём и никогда им не врал, если они делали что-то не так, никого не закладывал, в опасных ситуациях не трусил, в общем, старался показать, что на него во всём можно положиться. Видимо, в этом он однажды перебрал. Когда один из первоклашек случайно проболтался родителям о том, что они лазили по чужим огородам, и родители в связи с этим подняли шум, он, чтобы ещё раз показать себя с хорошей стороны, этому первоклашке разбил нос. «Ну, это ты зря», — не понял его Игорь, и после этого словно всех ребят подменили. Они стали смотреть на него косо и уже не всегда с охотой приглашали с собой. Правда, потом, когда этот первоклашка, сорвавшись с обрыва, стал тонуть в реке и Никита его спас, отношение к нему изменилось. Его опять стали приглашать на игры, а когда играли в войну, он нередко уже ходил в командирах отряда.

А тётя Лена словно не жила, а летала по какому-то только ей известному небу. Утром, наскоро попив чаю, хватала плащ и, выскочив с ним на улицу, набрасывала его там так, словно надевала на себя крылья; к автобусу она не шла, а, не видя ничего перед собой, летела; вечером, вместо того, чтобы спокойно поужинать и сесть за телевизор, бегала по квартире с карандашом в зубах и с какой-то книжкой в руках, в которой то что-то подчёркивала, то загибала страницы.

— Ты знаешь, как это здорово! — бросала она Никите на ходу.

— Тётя Лена, а где ты работаешь? — решил спросить Никита.

— Ах, Никитка, в клубе я работаю, в клубе. Пьесу ставим, — отвечала она и снова бросалась на свою книжку.

— «Артистка, значит», — решил Никита и расстроился. Ему казалось, что все артисты — народ ненадёжный, и за ними смотри да смотри, как бы они чего не выкинули.

А тётя Лена уже приглашала Никиту в клуб, как она сказала, на премьеру пьесы Чехова «Чайка». Никита согласился и на следующий день вечером уже сидел в первом ряду клубного зала. Главную героиню, Нину, которая и представляла чайку, оказывается, играла сама тётя Лена. Никите сразу не понравилось, что уже в первом акте она стала целоваться с артистом, который в пьесе проходил по фамилии Треплев. Когда они целовались, он не понимал: по-настоящему это или понарошку? Правда, потом, когда измученная жизнью Нина, подняв руки к потолку, со слезами на глазах, восклицала: «Я так утомилась! Отдохнуть бы мне, отдохнуть!», Никите тётю Лену было жалко, а когда, уже в конце пьесы, она рыдала и, ломая руки, кричала: «Я чайка! Помните, вы подстрелили чайку!», Никита готов был плакать.

В этот вечер тётя Лена пришла домой поздно и не одна, а с этим Треплевым. Оба они были выпившими. «Этого ещё не хватало!» — расстроился Никита и ушёл на кухню. Оттуда он слышал, как Треплев о чём-то просил тётю Лену, а она хотя и отказывала ему, но когда он её стал целовать, не сопротивлялась. «И зачем она это делает?!» — готов был убить её Никита.

Утром он ушёл из дома, когда тётя Лена ещё спала. Весь день проходил по городу, к вечеру сильно проголодался, но возвращаться домой не хотелось. «И чего ей надо? — не понимал он тётю Лену. — Ведь всё есть. Живи — не хочу!» И снова, как тогда, в детдоме, ему стало казаться, что все люди обманщики, никто по-честному жить не хочет. На какой-то не очень знакомой улице Никиту прихватил дождь, а потом ударил такой ветер, что в домах зазвенели окна, а с крыши одного из них сорвался лист железа и, описав в небе большую дугу, как подстреленная птица, упал на дорогу. Никита спрятался в подъезде первого попавшегося дома, в ботинках у него уже хлюпало, и его трясло от холода. Когда Никита немного отогрелся, ему показалось, что в этом подъезде он был раньше. «Наверное, когда убежал из детдома», — подумал он. И ему так захотелось зайти к той старушке, что угощала его здесь чаем с вареньем и называла его соколиком. «Пойду-ка я к Марии Ивановне», — вдруг решил Никита и, как только прошёл дождь, побежал в сторону её дома.

Марии Ивановне Никита сказал, что ночевать у неё отпросился у тёти Лены.

— Ну, и проходи, места хватит, — сказала ему Мария Ивановна и стала собирать на стол ужин.

Ел Никита молча, уткнувшись в тарелку, говорить ему ни о чём не хотелось.

— Ты чего такой грустный? — спросила Мария Ивановна.

— Так, — ответил Никита, — голова болит.

Конечно, он понимал, Мария Ивановна догадывается, что с ним что-то не то, что-то он не договаривает и пришёл сюда не просто переночевать, а за чем-то ещё и другим.

— А ты расскажи, Никита, — сказала ему Мария Ивановна, — легче будет.