К неведомым берегам

Муравьев ехал окруженный большим числом спутников, шумно и быстро, так что оставаться наедине со своими мыслями приходилось мало. Тем не менее назойливо всплывала мысль о том, что его письмо к Невельскому вышло слишком резким и что вряд ли одобрила его прихворнувшая Екатерина Николаевна, как не одобрил его и Миша Корсаков. "Ведь на самом деле, - рассуждал Муравьев, то, что он сейчас поплывет с войском по Амуру и этим путем может спасти весь юг своего наместничества от какого бы то ни было вторжения иностранцев, да не только юг, но и Камчатку, все это сделано сверхчеловеческой настойчивостью и упорством маленького Невельского... И он, Невельской, вправе обидеться, уйти!.. Правда, многое сделано, но еще больше осталось. Кто сумеет взяться как следует за исследование амурского лимана, кто может решиться искать незамерзающий порт у границ Кореи? Кроме того, наверное, придется бить отбой и насчет Сахалина: компания не справится с его закреплением и заселением. А один Муравьевский да Ильинский посты не решают дела... Надо как-нибудь помириться с Невельским, обласкать. Конечно, надо сделать как-то так, чтобы связать его по рукам, но ровно настолько, чтобы он не смог впредь ссориться и путать карты..." Размышления Муравьева прервались - подъезжали к зароду.

Шилкинский завод встретил генерал-губернатора пышно, умело. Из Читы прибыл губернатор и наказной атаман казачьего войска генерал Запольский, из Верхне-Удинска - командир дивизии генерал Михайловский, из Нерчинска горный начальник заводов Разгильдяев с огромной свитой инженеров. Вышел навстречу соборный благочинный в облачении, со всем своим причтом и хором певчих, и тут же благословил Муравьева древней иконой, спасенной в Албазине во время пожара.

Шилкинский завод кишмя кишел встречавшими и похож был не то на шумный портовый город, не то на военный лагерь - всюду мелькали военные мундиры: флотские, армейские, артиллерийские, инженерные, казачьи.

На середине реки стоял на якоре построенный на средства покойного купца Кузнецова шестидесятисильный пароход "Аргунь", а у берега до самого горизонта тянулись баржи, плашкоуты, лодки, плоты, нагруженные хлебом, мясом, вином и множеством других припасов, необходимых для дальнего похода.

Арки, картины, триумфальные ворота, транспаранты, пирамиды украшали поселок. На одной из картин, изображавшей стрелку при слиянии Шилки и Аргуни, красовалась гигантская статуя рыцаря в доспехах. Статуя держала в одной руке щит, в другой меч и указывала на восток, где были видны пришедшие на поклонение монгольские племена, а дальше - нивы, церкви, сельские и горные работы, звери края и, наконец, вдали город на взморье, с кораблями, пароходами, лодками. Внизу надпись:

Туда, наш витязь полунощный,

Туда, где царствовал Чингис,

Как исполин Сибири мощный,

Возьми Амур и укрепись!..

"Шуткарь!" - улыбнулся Муравьев и искоса взглянул на толстого, тяжело дышавшего самодовольного хозяина встречи, инженер-полковника Разгильдяева. Муравьеву захотелось сбить надутое самодовольство, и он сказал:

- Кажется, совсем забыли о моих помощниках!

Неожиданно полковник стал еще самодовольнее и быстро направился в сторону. Там на большой картине плыла по реке лодка с тремя штаб-офицерами, а надпись гласила:

Хвала и вам, отважные пловцы,

Корсаков, Невельской и Казакевич!

Так встарь яицкие ходили удальцы,

И так ходил Ермак наш Тимофеич...

Взглядом торжествующего победителя посмотрел Разгильдяев на улыбающегося Муравьева и тут же широким жестом хлебосольного хозяина пригласил его "откушать".

За столом выяснилось, как живо откликнулось на сплав по Амуру население Сибири сотнями депеш, поздравлений и приветствий, а купцы и промышленники крупными денежными приношениями. Расходы по сплаву были покрыты с избытком... Всегда подозрительное в глазах Муравьева проявление казенного энтузиазма на этот раз казалось ему искренним, и уже не коробили бесчисленные тосты, речи, стихи, величания, кантаты...

На следующий день назначен был смотр войскам, осмотр флотилии и каравана и изучение плана сплавной экспедиции.

Утром 14 мая - тревога по лагерю. Торжественный молебен. Посадка на суда и плоты. Поднятие флага на генерал-губернаторском баркасе. И при мягком закатном косом освещении флотилия двинулась по быстрой Шилке вниз. Громкое "ура" населения завода далеко ее провожало. Взлетали высоко над головами шапки, и гулко салютовала единственная заводская пушка. Флотилия растянулась на две с лишним версты...

Амур встретил путников пасмурной погодой и проливными дождями и испортил рассчитанную на эффект церемонию встречи с ним. Однако церемония все же была проведена: Муравьев высоко поднял над головой стакан мутной амурской весенней воды и под звуки гимна выпил в знак единения с недовольным Амуром.

Парадом войск и молитвой почтили исторический Албазин. Взошли на холм, где когда-то стоял русский казачий острог. Ясно видна была линия покрытых травой валов старой крепости. С обнаженными головами выслушали речь о том, как двести лет назад горсть русских пионеров-казаков отбивалась от нескольких тысяч маньчжур.